В конце ноября 2002 в Кёльне состоялся концерт японской певицы и аудио-мастерицы Цудзико Норико, у которой недавно вышел уже второй альбом на венском лейбле Mego.

Появление Цудзико Норико на Mego полтора года назад (рецензия CD3) стало маленькой сенсацией, её альбом расходился куда лучше новых альбомов таких гигантов как Pan Sonic, Autechre или Oval - и это безо всякой рекламы.
Во многих отношениях её музыка уступала продукции Mego - Цудзико Норико делала явный поп, причём делала его довольно наивно, если не сказать - грубо, не было секрета и в том, что она только-только начала заниматься музыкой.
Но в одном отношении она явно опережала и музыкантов Mego, и многих прочих - её песенки были само собой разумеющимся делом. Её альбом как бы говорил: вы там в своей Европе созидаете электронную утопию, занимаетесь высокой музтехнологией и сложным дизайном, а мы там уже живём. Нам не надо прикладывать никакого усилия, чтобы попасть в будущее, мы уже в нём.
Самоочевидность музыки Цудзико Норико смущала.
Цудзико делала самодельные детские песенки эпохи победившего кибер-панка.
Европейский электро-поп - это аккуратная стилизация прошлого, Цудзико Норико ничего не стилизует, она не ухаживает за памятниками старины.

Новый альбом Цудзико Норико на лейбле Mego называется «Make me hard». Он сделан куда извивнее и изящнее, чем предыдущий.
Моторного ритма больше нет, песни извиваются и пульсируют. Интонация голоса Цудзико стала более человеческой и натуральной. Но сказать, что это просто песни, ни в коем случае нельзя. Это многослойный аудиодизайн, звук то сжимается, то расширяется, то вдруг ускользает, как будто завернув за угол. Голос певицы иногда раздваивается, растраивается, превращается в хор, один из голосов растекается в нойз-лужу, из которой что-то выскакивает...
Всё в этом альбоме петляет: и звуки, и ритмы и мелодии, и голос... не повторяется в занудливых циклах, а именно петляет.
Мелодии производят впечатление бесконечных, голос прыгает с ноты на ноту, потопчется на одной ноте, перепрыгнет обратно, потом опять вперёд, никакой мелодической жёсткости не возникает. Да и сам голос, кажется, не очень прочно привязан к музыке, пение неожиданно прекращается, потом снова возобновляется, музыка вспучивается под одними словами, а потом, кажется, игнорирует целые фразы, булькая себе под нос.
Из чего сделана эта музыка, понять не очень просто, звуки синтезаторов и ударных инструментов опознать можно, но часто мы слышим просто гул и шум, который, впрочем, иногда вдруг приобретает прозрачность и распадается на множество знакомых звуков, которые потом опять быстро превращаются во что-то неприятно электронное.
Озадачивает то, что все эти метаморфозы не носят характера ночного кошмара, музыка остаётся вполне посюсторонней и даже, я бы сказал, милой и нежной.

Во время концерта Цудзико Норико сидела вполоборота к публике. В руке она держала микрофон, в который старательно пела, иногда застенчиво улыбаясь. За микрофоном, казавшимся просто огромным в её маленькой ручке, двигались вправо-влево её огромные глаза.
Перед ней стоял переносной компьютер, в клавиатуру которого она тыкала пальцем. Пару раз, когда музыка разрасталась до космических масштабов и начинала нешуточно грохотать, Цудзико улыбалась и медлила секунду, музыка утихала, и девушка начинала петь снова. Такие моменты очень к ней располагали, создавалось впечатление, что музыка сама собой выпучивается из компьютера, а Цудзико мелодично шелестит в её тени.
Манера пения Цудзико порой напоминала Бьёрк - но без истеричности и надрыва. Очень характерны были затянутые гласные, скажем, аааааа... этот звук начинался вполне звонко, но потом медленно менял свой тембр и превращался просто в шорох, в выдох.
Хотя на концерте звучали песни с нового альбома, концерт мне показался более интенсивным, чем альбом. Иногда было полное впечатление, что девушка поёт на берегу моря, и её голос заглушается медленными накатами глуховатых, но очень тяжёлых волн.

Цудзико держалась скромно и дружелюбно. Увидев мой небогатый микрофон, она заявила, что и у неё такой же. Я воспользовался случаем и задал давно волновавший меня вопрос: на профессиональном микрофоне должна всё время гореть красная лампочка, показывая, что микрофон включён и батарейка не села, а на этом микрофоне лампочка мигает только при включении.
Так и должно быть, уверила меня Цудзико, у меня то же самое, и у многих моих друзей такие же микрофоны и они все работают точно так же.

Сколько тебе лет?

«26»

Когда ты начала заниматься музыкой?

«Когда мне исполнилось 23, то есть три года назад... в 1999, я думаю».

Ты когда-нибудь изучала музыку?

«Нет, совсем нет».

Ты что-нибудь изучала?

«Да...да! я была плохой студенткой... но я училась. Я изучала философию... и я поступила в специальный класс, чтобы изучать русского философа...»

Я обмер: какого?

Цудзико задумалась секунды на три и потом произнесла уверенным голосом: «Соловьёв».

Имя Владимира Соловьёва, мне слава Богу, было известно, что я тут же и сообщил моей собеседнице: да-да, это известный религиозный философ.

«Эта философия была для меня чем-то довольно новым и неожиданным, - сказала Цудзико, - она была не столько чем-то религиозным, сколько фантастическим. Она мне очень понравилась».

Почему ты называешь её фантастической?

«Потому что западная философия построена на логике, она как бы имеет дело с числами, она непосредственно связана с реальностью... Даже если она абстрактна, она остаётся математичной, она остаётся жёстко реалистичной.
Философия Соловьёва была, скорее, научно-фантастической. Конечно, в ней есть не только фантастический элемент, но мне фантастическое в ней было очень интересно и понятно. У меня был большой словарь русского языка, и я должна была читать Соловьёва по-русски... и это было очень сложно, я должна была догадываться, что он имеет в виду в каждой фразе... а я была слишком ленива, чтобы обо всём догадываться... я была плохой студенткой».

После окончания университета, Цудзико занялась музыкой.
Её друг купил себе синтезатор, Цудзико начала с ним играть - это было в первую очередь весёлое времяпрепровождение. Делать музыку её сложным не показалось.

Я попытался выяснить, какой музыкой вдохновлялась Цудзико... она сказала, что электроника была ей известна, ей нравилась электронная музыка из Норвегии, я покивал головой, но что имеется в виду, не понял, а также музыка Pita - это проект шефа венского лейбла Mego. Отметила моя собеседница и Мэтью Херберта, но в основном Цудзико слушала родной японский поп.
И именно его и собиралась делать - вовсе не техно, и не экспериментальную музыку.

Сегодня Цудзико работает с семплером, компьютером... «у меня совсем немного приборов», - говорит она. Цудзико не владеет никаким музыкальным инструментом, она попыталась играть на гитаре, но в результате ей пришлось до неузнаваемости переделывать на компьютере записанную гитарную партию.
Никакой помощью других музыкантов Цудзико не пользуется, всё делает сама, чужой музыки она и не семплирует. Правда, её грядущий альбом, который выйдет на кёльнском лейбле Tomlab, будет устроен совсем по-новому - музыку будет делать кто-то другой (продюсер Аки Онда), а Цудзико будет только отвечать за мелодии и петь.

Я поинтересовался, как за прошедшие три года с начала её карьеры изменился вкус моей собеседницы, как изменилось её отношение к музыке... ведь между её альбомами - довольно ощутимая разница.

«Это не прогресс - ответила она, - это просто изменение. Может быть, после первого альбома на Mego я пересытилась музыкой, поэтому делать второй альбом было куда труднее... Он мне нравится, но я согласна, что он получился куда более жёстким. Первый был лёгким, беспечным, более простым. Но моё оборудование при этом осталось тем же самым. Да, мой последний альбом кажется более сложным, ритмы сложнее, звуки кажутся более сложными, я была смущена и дезориентирована...
В чём разница? Ах, да.... на первом альбоме я начинала работать со стихов, с мелодий, и лишь потом подкладывала под свой голос музыку, на новом - я начинала работать, наоборот, со звуков, с их комбинаций, с ритма - и лишь сделав музыку, начала петь.
Для меня новый альбом - куда агрессивнее первого».

Насколько важны для тебя тексты, которые ты поёшь?

«Тексты важны для меня как мотивация делать музыку, при этом я вовсе не рассчитываю, что слушатель будет понимать, о чём идёт речь, для восприятия музыки это неважно. Текст был важен для меня, чтобы начать работать над той или иной песней. Я думаю, дело в том, что я не очень привыкла иметь дело с чистыми звуками, слова мне как-то ближе... Когда у меня есть несколько слов - меня что-то толкает начать делать и музыку к ним».

Я попытался выяснить, есть ли связь между содержанием текста и музыкой, скажем, во время концерта Цудзико объявила песню о мухе... звук, однако, пошёл резкий и угрожающий.

«Связь, конечно, есть. Просто прилаживать друг к другу звуки, которые не имеют никакого отношения к содержанию песни, совсем неинтересно», - улыбнулась Цудзико.

Я попросил перевести пару песен.
В песне про муху речь идёт о девушке, которая хочет быть как муха и летать между кучами дерьма - от одной мусорной кучи к другой... это описано очень реалистично, но одновременно это мечта.

Но почему эта девушка мечтает стать мухой? - спросил я Цудзико.

«Потому что для неё наш мир - это куча дерьма», - улыбнулась она

Я изумился и попросил мою собеседницу перевести ещё какой-нибудь текст.
В другой песне речь идёт о девушке, которая танцует на сцене, она очень сексапильна, она сильно накрашена - на ней толстый слой макияжа. В зале стоит робот, он смотрит на танцующую девушку. Робот покрыт слоем металла, на нём своего рода металлический панцирь, и он думает, что он тоже с ног до головы покрыт макияжем. То есть и девушка и робот производят очень поверхностное впечатление, они кажутся масками, а они этого не хотят, они хотят... глубины.

Есть ли в этой песне какое-то развитие, какой-то сюжет?

«Нет, это только ситуация, одна-единственная сцена».

Ты не поёшь о любви и тому подобных вещах?

«Да-да, я пою о любви, - оживилась Цудзико, - я очень много пою о любви! Мои друзья говорят, что все мои песни - о любви, я так не думаю, в любом случае песня про робота - это тоже песня о любви, ведь робот влюблён в девушку».

На вопрос о мелодиях Цудзико ответила, что хотела создать впечатление бесконечно плывущей мелодии, для японской поп-музыки такой подход крайне нетипичен, японский поп очень похож на европейский - мелодии короткие и быстро запоминающиеся. Она тоже хотела сочинять такие мелодии, но у неё ничего не получилось.
Сочиняются эти длинные мелодические линии так: Цудзико запускает уже готовую музыку и просто поёт, фактически импровизируя. Когда результат ей нравится, она решает, что это и есть мелодия песни. Эту длинную мелодию она вполне способна запомнить и худо-бедно воспроизвести.
Цудзико несколько раз повторила, что она плохая певица и часто ошибается.
После записи голоса, голос - как и все остальные звуки - подвергается обработке разными эффектами.

Тебе трудно делать музыку?

«Да».

Как долго ты работаешь над одной песней?

«Я работаю очень быстро, два-три дня... иногда - неделю. Песни звучат, как будто их легко делать, но это совсем не легко».

Технология работы Цудзико Норико оказалась вполне обычной: она записывает звуки на улице, собирает их, играет на синтезаторе, потом редактирует эти звуки. «Я люблю редактировать», - подчеркнула она.

Я сказал, что такая процедура работы секретом не является - все работают так же, все собирают на компьютере аудио-коллажи, только у кого-то они получаются интересными, у кого-то - не очень... и практически невозможно выяснить, почему.

Цудзико задумалась: «Я люблю звуки, я выбираю звуки... а иногда я их делаю сама. Я ищу интересные звуки, которые обладают характером, которые что-то рассказывают... Не понятно? Ну, интересными мне кажутся звуки, в которых есть глубина, в которых много что происходит, которые сами состоят из многих звуков, то есть многослойны. На самом деле, невозможно описать, что и как ты делаешь - я много импровизирую, а потом редактирую - то есть изменяю, режу, выкидываю...»

январь 2003