Был бы я на пять лет моложе, я бы не стал делать секрета из того обстоятельства, что в мире музыке, очевидно, появилось новое явление, и постарался бы собрать максимум информации о его самых видных представителях. А после этого - всё добросовестно изложить и продемонстрировать.
«Новая тенденция называется нео-соул, - воскликнул бы я. - И мы бросаем слушать техно и всякий прочий устаревший хлам, а начинаем накручиваться умом на историю соул-музыки, ценить чёрный женский вокал, понимать его джазовые истоки и заряжаться его эротической энергией. Да и было ли в хаус-музыке что-то иное, чем некачественная карикатура на соул 60-х годов?» Так сказал бы я, если бы был моложе и по-прежнему вёл сногсшибающие передачи из цикла «Was ist то или иное?».
Сегодня я настроен куда скептичнее. Нет-нет, речь, действительно, пойдёт о новой музыке, и выражение «нео-соул» уже употреблялось, когда музыкальные журналы подводили итоги 2001-го года...
Но как я полгода назад не понимал, что именно имеют в виду под нео-соулом, так не понимаю и сегодня. И хотя в музыке, которую я сегодня буду заводить, есть что-то зловеще общее, я сразу признаюсь: все заявления, что мы имеем дело с чем-то объективно существующим и нам угрожающим, это чистый обман трудящихся масс. Всё дым, ничего нет, дорогие радиослушатели, я всё придумал от начала до конца.
После такого многообещающего вступления, я, естественно, не буду заявлять, что соул вернулся или техно-хаус, наконец, превратился в соул, а просто переведу разговор на последний альбом проекта Soul Center – уже третий по счёту. За Soul Center стоит кёльнский техно-продюсер Томас Бринкман (Thomas Brinkmann).
Вершина альбома «Soul Center III» - трек «How far do you wanna go?» (Насколько далеко ты осмелишься пойти?). Трек-растлитель неопытных душ.
К моему немалому изумлению, тема кликс-н-катс Томаса совсем не заинтересовала – а он считается кем-то вроде основоположника техно-музыки, сделанной из резких отрывистых шумов, присутствует он и на двух знаменитых сборниках с кликс-н-катс-музыкой. Томас высказался в том духе, что все считают его метром авангардного техно и шлют ему демо-компакт-диски, а он и не знает, что отвечать. Если кому-то интересно эту музыку делать – то ради Бога, но, похоже, что тех, кому её интересно делать, в мире существует куда больше, чем тех, кому её интересно слушать.
«Она просто плохо звучит», - пожал плечами Томас.
Он знал, что говорит. И я тоже узнал. Дело в том, что Томас за неделю до моего прихода водрузил в своей студии просто умопомрачительные колонки. Это огромный покрытый зеркалами шкаф – бас сабвуфер, из которого с каждой стороны торчат блины высокочастотных динамиков, каждый динамик имеет свой раструб, похожий на трубу старинного граммофона. То есть у огромного шкафа с каждой стороны – три круглых уха, это, своего рода, гигантский Микки Маус-инопланетянин.
Для каждого динамика – своя электрическая схема, похожая на внутренность телевизора. Всё это изготовлено по спецзаказу, собрано из частей на месте.
Мощность звука может быть достигнута такая, сказал изготовитель, что музыкальная система может расшатать перекрытия дома и провалиться в подвал. Это не шутка.
Мы слушали зверюгу не очень громко.
Я не поверил, что для изготовления минимал техно нужен такой аппарат.
Томас сказал, что даже самые лучшие студийные колонки фирмы Genelec (которые, кстати, есть далеко не у каждого продюсера, подумал я), не позволяют качественно сводить музыку – то есть разделять тембры отдельных дорожек и определять достаточную относительную громкость разных инструментов.
Томас сказал, что, на самом деле, по музыке можно элементарно определить, на каких именно колонках её делали. Как? Проще всего – слушать хай-хэт, лёгкую тарелочку. В техно-хаусе она должна постоянно отбивать бит. Хай-хэт настырно лезет в уши, поэтому хочется сделать его потише, но, начиная с некоторого момента, даже в очень дорогих колонках хай-хэт просто неслышен относительно скажем, какого-нибудь барабана, поэтому продюсер делает его громче. То есть показывает, насколько хороши его колонки и уши.
На системе Томаса Бринкмана его собственная музыка звучала волшебно. Была масса тихих, но прекрасно слышных звуков, были эффекты неожиданного изменения тембра, бас был, очевидно, многослойный...
«И интереснее всего, - улыбнулся Томас, - что когда ты на обычных студийных гробах слушаешь музыку, сведённую на моих колонках, ты тоже все детали прекрасно слышишь. То есть на студийных колонках расслышать музыку можно, а сделать – никак. Интересно, правда?»
Томас заявил, что его интересует соул, точнее – высокая культура сочинения, аранжировки и записи музыки. Плоская ритмическая схема, изготовленная на глухих колонках, ему нечего не даёт. «Конечно, есть много качественно записанной музыки, которая в эстетическом отношении является просто помойкой – типа концертного акустического исполнения «Hotel California». Но есть и достойные примеры», - настаивал он.
Я попытался выяснить, в чём именно состоит дело.
Да, конечно, в плотности, объёмности, напряжённости звука. Звук получает новое измерение. Возникает своего рода пластика, перетекание звуков, звуки образуют конгломераты. Все эффекты применены крайне тонким образом, у каждой из дорожек – свой компрессор, свои фильтры.
И когда ты находишься на таком уровне понимания саунда, то обычное техно (бум-цак-бум-цак) у тебя уже не получается. Я заметил, что различные звуки в музыке Томаса Бринкмана стали применяться не слоями, а группами, то есть в акустическом пространстве как бы крутится кубик Рубика, всё время возникают новые комбинации из одних и тех же (или почти одних и тех же) элементов. И это даёт ощущение постоянной изменчивости.
«На самом деле, в техно ничего уже давным-давно не происходит – вздохнул Томас, - изменения накапливаются так медленно, вперёд движутся такими мелкими шажками, что меня охватывает отчаяние...»
Я подумал, что он скажет: я не доживу до того момента, когда техно более-менее значительно изменится.
«Меня вообще больше не интересует электронная музыка, - продолжил Томас. – Обещания быть впереди всех техно уже много лет не выполняет. Ты думаешь кликс-н-катс – это следующий шаг после минимал техно? Нет, это просто новые звуки. Следующий шаг сделан в Нью-Йорке тамошними хип-хоп-продюсерами, скажем, Outcast уже усвоил все уроки европейского минимал техно, плюс высокая студийная культура соул-музыки... Европейцы, ориентирующиеся на техно, давным-давно всё проспали и ото всего отстали. Минимал техно живёт и дальше, но в таком обличье, в котором его никто здесь не узнаёт. В Европе никого не интересует то, что может быть дальше или глубже. Здесь все заняты тем, что утюжат однажды захваченную территорию».
То есть ты бросил делать техно? - спросил я
«Нет, эта история ещё не дорассказана до конца», – засмеялся Томас.
Он завёл мне несколько очень жёстких треков.
«Ха-ха-ха, - закричал он, показывая пальцем на свой бицепс, - три «М» знаешь? Музыка, Мускулы, Мужчины!!!»
В перекатывающемся грохоте я явственно слышал и внутреннюю пластику, и тактично расположенные отдельные удары, и ни с чем не смешивавшийся бас...
Потом Томас завёл мне несколько треков своего будущего проекта – там по кругу ездили мотоциклы. Грохот, рёв, но одновременно я слышал скрип колёс по песку и скрип ручки переключения скоростей – то есть самые тонкие звуки вовсе не тонули в лязге нескольких мотоциклов. Многодорожечная компьютерная музыка.
Потом Томас завёл мне свой довольно техноидный трек, где он сам рэпует... или, точнее, читает стихи. И это тоже звучало свежо и странно.
«Ты знаешь, - сказал Томас, - мне не интересно объяснять, что и как. По-моему, всё прекрасно слышно. В музыке либо есть душа, либо её нет. Анонимная музыка, сделанная непонятно кем для непонятно кого, музыка без лица, без характера – это, прости, помойка. Да, техно было анонимно, да, все треки взаимозаменяемы, да, наследие Kraftwerk... я знаю все эти лозунги... всё это совсем неинтересно. По музыке должно быть ясно, какие именно были причины делать её именно такой, а не иной, то есть вообще делать. И какие у её автора представления о музыке и о жизни. Конечно, это всё относительно, всё можно оспорить и во всём усомниться, но либо душа есть, либо её нет».
Третий альбом проекта Soul Center вышел на британском лейбле NovaMute. Томас меня уверил, что англичане позорно не справились с мастерингом альбома, у них паршивые колонки и довольно порочные представления о том, как должна звучать музыка – их всех развратила их знаменитая «клубная культура».
Я тяжело задумался. Сказать, что я не понял, что имеет в виду Томас, я не мог. Я понял, что он говорил, и слышал, что он мне заводил. Я не понимал, что делать дальше, какую музыку слушать. Если уж Томас Бринкман говорит, что техно-хаус – это неинтересная тупиковая ветвь, что жизнь – в другой стороне, то можно ли ему не поверить?
Я решил поверить.
Нео-соул и новый хип-хоп обогнали европейскую электронную музыку. Очень хорошо. Я вдруг вспомнил, что два года назад прошло странное сообщение, что новый альбом Prodigy будет чистым хип-хопом. Вообще, количество электронных музыкантов, которые определённо сдвигаются от брейкбита в хип-хоп, сильно возросло. Скажем, новый альбом – по-моему, безобразный – венского когда-то даунтемпо-коллектива Sofa Surfers - это хип-хоп. Соул-певицы и певцы появляются всё чаще и чаще.
Я испугался, что то, что пять лет назад считалось электронной музыкой, теперь – лишь одна из разновидностей глобального хип-хопа. Там деньги, там идеи, там традиция, там лучшие студии и, похоже, лучшие умы.
Поэтому когда мне в руки попался саундтрек фильма «Blade II», я воспринял его не иначе, как капитуляцию гигантов европейского клубного саунда перед хип-хопом. А, может, не капитуляцию, а возвращение домой? Практически все треки, на мой испуганный взгляд, показались крайне агрессивными и внятными.
Идея проста: музыку делают Massive Attack, Fatboy Slim, Groove Armada, Dub Pistols, Paul Oakenfold, Gorillaz, The Crystal Method, BT, Roni Size.
Рэпуют тоже немалые знаменитости: Ice Cube, The Roots, Cypress Hill, Busta Rhymes, Mos Def, Mystikal и прочие. Даже Моби – нет, вы только подумайте, божий человек Моби – и тот расстарался ради праздника капитуляции.
Ну, что вы скажете, всё высосано из пальца?
Я тоже так думал. Но когда мне в руки попал новый диск Маркуса Шмиклера, я не просто вздрогнул, а затрясся всем телом.
Маркус комментировать свой продукт отказался.
«Что тебе непонятно?», - спросил он меня.
«Ничего не понятно, – честно ответил я. – Чем больше я знаю, тем меньше мне понятно, с чем именно я имею дело».
«Ну, это всегда так», – улыбнулся Маркус.
«Mein Kopf Velor Ein Dach» (Whatness, 2002).
История этого проекта такова: американский танцор Reverend Galloway во время своего хеппенинга проинтерпретировал несколько песен Эрнста Буша 20-х годов. Гэллоуэй языка не понимал, для него это был набор слов, для всех окружающих – а дело происходило в Вене – это был абсурд, изготовленный из революционных, агитационных, и порой крайне парадоксальных песен. Ведь 20-е это была эпоха не только коммунистических революций, но и дадаизма. Альбом называется «У меня съехала крыша». Маркус Шмиклер вырезал несколько фрагментов саундтрека хэппенинга и подложил под них довольно ортодоксальный техно-хаус. Впрочем, некоторые треки звучат не очень ортодоксально.
А всё вместе?
Очевидно, ни что иное, как нео-соул.