музпросвет: Felix Kubin (#2)

Здравствуйте, друзья. У микрофона Андрей Горохов.

Сегодня я продолжу двухсерийный рассказ о жизни, творчестве и мыслях гамбургского музыканта Феликса Кубина.
Краткое содержание первой части. В начале 80-х 13-летний вундеркинд немецкого андеграундного электропопа входил в состав анархически- неврастенического дуэта Die Egozentrischen 2. Но когда Феликс записал 60 песен и уже был готов выпустить дебютный альбом, наступили новые времена, Neue Deutsche Welle (в дословном переводе «немецкая новая волна») попала в полосу кризиса и фактически дала дуба, маленькие фирмы грамзаписи разорились, энтузиасты утратили энтузиазм, большинство групп развалилось или переродилось.

Как бы ты охарактеризовал эти самые «новые времена»? – спрашиваю я Феликса Кубина.

«На поверхность вышло то, что называется dark wave, такие группы как Current 93, Coil… - задумывается он. – Впрочем, для меня это была совсем короткая стадия, я совершенно изменил свои воззрения на музыку и отказался от ритма, гармоний и мелодий. Моими ориентирами стали французская musique concret, Пьер Шеффер (Pierre Schaeffer), итальянские футуристы и современный индастриал – такие люди как, скажем, Джон Уотерман (John Waterman) или Азмус Титхенс (Asmus Tietchens).
Ключевой фигурой, изменившей моё восприятие музыки, был Ули Реберг (Uli Rehberg)…»

Кто это?

«У Ули есть в Гамбурге свой магазин Unter Durchschnitt («Ниже среднего») и лейбл Walter Ulbricht Schallfolien («Звучащие плёнки Вальтера Ульбрихта»). Сейчас Ули уже за 50. У него очень своеобразный магазин, торгующий странными – не только музыкальными – объектами, своего рода кунсткамера, и сам он – странный тип, очень замкнутый и практически не идущий на контакт. Ему нужно полтора года, чтобы он начал с тобой разговаривать. У Ули – химическое прошлое, он в 70-х вполне в хиппи-духе рассматривал свой организм как полигон для испытания химических препаратов, это негативно повлияло на его психику, он очень отчуждён от окружающих...
На своём лейбле он издавал атональную музыку, шум, всякие странности… он первым издал альбомы Laibach и SPK. Знакомство с Ули Ребергом означало радикальное изменение моего взгляда на вещи, совершенно новую философию. Вроде того, что мир нам враждебен, а музыка – это оружие, с которым ты противостоишь миру, оружие сопротивления и неповиновения. Я и сам уже подозревал что-то подобное, но тут я встретил человека, который на десять шагов ушёл вперёд. Кстати, Ули интересовался не только анархическим грохотом, но и странной поп-музыкой, поп-музыкой, недружелюбной по отношению к слушателю. Этот дуализм – шум и подрывная поп-музыка – оказался характерен для всего моего последующего развития. Но наш с Тимом Бёром (Tim Buhre) проект Klangkrieg занимался чисто экспериментальными и абстрактными в музыкальном отношении композициями».
Ранней продукции дуэта Klangkrieg («Звуковая война») у меня, к сожалению, нет, поэтому мы слушать фрагменты прошлогоднего альбома «Das Fieber der menschlichen Stimme» («Лихорадка человеческого голоса»). Все звуки – это обработанные и искажённые звуки человеческого голоса.

Несмотря на своё несколько милитаристское название, проект Klangkrieg никакого разухабистого индустриального пафоса не предлагает. У каждого альбома – своя конкретная тема. Некоторые альбомы – как, скажем, «38 кубических метров» родились как акустические инсталляции. 38 кубических метров – это объём совершенно тёмного контейнера в котором звучали разного рода звуки – от звуков металла, до ударов сердца и кошачьего визга. Темой этого проекта была оппозиция между состоянием упакованности, окружённости, защищённости и состоянием открытости, уязвимости. Это был проект 1993 года. Записывает дуэт Klangkrieg и радиопьесы, и музыку для кино. И, разумеется, даёт концерты. Хотя проект Klangkrieg ещё вполне жив, сегодня он уже не стоит в центре интересов Феликса Кубина.

Я выразил недоумение по тому поводу, что Феликс сегодня делает довольно эстетскую электроакустическую музыку и одновременно – явный ретро-поп.

«Да, мой новый период – это энтертейнмент, - соглашается мой собеседник, - но это такое развлечение, которое не так легко потреблять. Мои многие вещи начинаются очень гармонично, но постепенно доля шума в них увеличивается, и конец не похож на начало. Это далеко не статичная ситуация. Меня часто упоминают в одной обойме с Джими Тенором, якобы я имею отношение и к моде на easy listening – но это совсем не так. Easy listening просто воспроизводит клише ретро-эстрады, вовсе не ставя их под вопрос, вовсе не пытаясь их видоизменить, исказить, переместить в иной контекст. Мне интересно столкновение и взаимопроникновение разнородных элементов, скажем, абстрактных звуков и шума – и свинг-ритма. Для easy listening интересна старая эстрада сама по себе, такая какая она есть – милая, наивная и стильная, мне же интересна ситуация искажения и агрессии… вообще странная и неадекватная ситуация, в которой музыка оказывается не тем, чем она поначалу кажется. Я проводил настоящие деструктивные опыты – играл на электрооргане в компаниях, которые мертвецки напивались, дрались, ходили по рассыпанному по полу стеклу, потом лежали без чувств в крови. Это не то, что можно вспоминать с удовольствием, но мне очевидно, что дело тут в агрессии и в контрасте, а вовсе не в ностальгии. Это не музыка для коктейль-бара, мне очень жаль, что тенденция easy listening была воспринята в качестве muzak».

Музыка раскрывает своё настоящее лицо? Деструктивный поп? – задумываюсь я. Действительно, на сборнике «Psykoscifipoppia», который составил и выпустил на своём лейбле gagarin records Феликс Кубин, много коварных треков, готовых неожиданно обрушиться в нойз. Никакого доверия к этой якобы поп-музыке я не испытываю.

«Хотя во время своих выступлений я рассказываю истории, - говорит Феликс Кубин, - но я вовсе не остряк, не массовик-затейник, не эстрадный комик. Все истории, которые я рассказываю, агрессивны, у них довольно трагичное содержание. Но при этом в моём шоу нет озлобления – и в этом, кстати, его большое отличие от презентации нойза и вообще музыки, основанной на шуме. В шуме есть злоба. Музыка Klangkrieg академична, мы неподвижно стоим на сцене, шоу статично.
Но когда я играю на органе, я двигаюсь, я произвожу впечатление кого-то, с одной стороны, преувеличенно радостного и оживлённого, с другой – ненормального и почти ужасного. Зритель не знает, как к этому относиться. Для меня очень важен аспект моего чисто телесного присутствия в моей музыке - движения, жесты. В музыкальном смысле то, чем я занимаюсь, это диско-ритм и научно-фантастические звуки плюс последовательность аккордов, ориентирующаяся на Белу Бартока. Я очень люблю Бартока, он, безусловно, на меня повлиял. Но я ни в коем случае не пародист, я не пишу американскую музыку к мультфильмам, я не Дональд Дак за электроорганом. Ты, кстати, обращал внимание на то, что диснеевские мультфильмы очень агрессивны? Американцы прячут свою агрессию в юмор. Англичане тоже. А немцы открыто показывают свою агрессию…»

Поэтому у них так плохо с юмором? – догадываюсь я.

«В музыке меня интересует скорость, агрессия и одновременно – меланхолия, – говорит Феликс Кубин. – В диско – которое является фундаментом всей современной поп-музыки – присутствовали, с одной стороны, энергия и агрессия, а с другой – причудливость и гротескность. Меланхоличная музыка отличается от депрессивной. Меланхоличная не хватает тебя и не тянет вниз, она веет как ветерок. Мне кажется, что меланхоличное подрывное диско – самая доходчивая музыка, самая понятная для публики. В ней достигается равновесие траурного и агрессивного элементов».

Постой, - не понимаю я, - ты всё время говоришь об агрессивности, но я, честно говоря, никакой особой агрессивности ни в диско, ни в нойзе не чувствую. Нойз, шум, искажения стали нормой, их присутствие никого не настораживает, это стандарт сегодняшней электронной музыки, публика, собравшаяся на концерт электронной музыки, ждёт вала худо-бедно организованного нойза.

«Я понимаю, что ты хочешь сказать, - задумывается Феликс Кубин, - нойз – это чистый саунд, за которым ничего не скрывается… но посмотри – можно ли представить себе нойз как музыку для лифта? Нет, мне не нравится такой подход, для меня музыка всегда связана с человеком, который её делает: почему она такая, зачем он её делает, что он при этом имеет в виду? Чистый произвол и волюнтаризм в выборе средств выражения – это одна из вещей, которые меня более всего раздражают в современной музыке. С моей точки зрения у музыки есть сущность, музыка связана с тем, что по-английски называется vision – особое видение реальности. Это чувствуется в конструкции музыки, в её содержании. И это не зависит от того, какая эстетическая норма сейчас доминирует, воспринимается ли сейчас нойз как естественное дело, не требующее пояснений, или нет. Мне интересна музыка, которая и через пять лет будет интересна. Сейчас понимаешь, сколько хлама, вторичной, неоригинальной музыки выпущено. Я все свои записи выпускаю с двух-трёхлетним опозданием – с тем, чтобы увидеть их с расстояния.
Ты знаешь, я уже десять лет делаю музыку из шума, раньше по этому поводу было так много эйфории… но сейчас очень многое звучит изношенным и крайне мало осталось того, что продолжает возбуждать интерес. Произведено слишком много плохой экспериментальной музыки… в поп-музыке легко сказать: плохо поёт, значит, плохая музыка, а в экспериментальной? Сейчас я склонен полагать, что никакой экспериментальной музыки просто нет. Когда я слушаю любой компакт-диск, я слушаю, насколько музыкально то, что на нём записано. Должно присутствовать внутреннее напряжение, необходимость сделать так, а не иначе…»

Кандинский называл это «внутренней необходимостью», - подаю я голос.

«Да-да, я говорю именно об этом», - кивает Феликс Кубин.

Мы обсудили с Феликсом новую тенденцию в презентации электронной музыки – неподвижно сидеть, уткнувшись взглядом в экран переносного компьютера. Феликс высказался в том смысле, что это похоже на то, что музыканты сидят перед распахнутой крышкой унитаза и напряжённо смотрят внутрь. Я с ним, разумеется, радостно согласился.
Драм-н-бэйсс тоже не заслужил от него доброго слова, а я, собственно, поинтересовался, почему Феликс хранит верность ретро-диско-ритму.

«Брейкбит! Ах, этот сложный британский ритм! - усмехнулся он. - Видно, что сидят люди и, потея, прилаживают кусочек к кусочку. Если бы я захотел, я бы тоже с этим справился, но в брейкбите самом по себе никакого фокуса нет. Мне ближе архаичный ритм, и жизненно важны – гармонии и мелодии. В общем-то, я занимаюсь песнями в классическом смысле.
Patternmusiс – музыка, построенная на повторениях одних и тех же акустических элементов – меня совершенно не интересует. Не интересно мне и долгое вылизывание саунда, аккуратное выпиливание лобзиком… результат получается всё равно одним и тем же.
У каждой вещи должна быть собственная история, свой характер. На грампластинке – десять вещей и каждую можно узнать, они не похожи друг на друга. Я не люблю work in progress – постепенно изменяющуюся и растущую музыку: мы достигли первой стадии, потом внесены некоторые изменения, теперь следующая стадия…
Я – композитор, у музыки есть конструкция, есть логика развития, есть начало, есть конец. Это для инсталляций характерно понимание музыки как процесса: музыку порождает алгоритм, он, скажем, запускает семплированные звуки, и результат можно слушать с любого места. Это очень тонкий момент: отличие структурированной музыки от однородного потока.
Композитор принимает решения, производит отбор, придаёт материалу форму. А часто за музыку выдаётся просто сырой материал, я это моментально слышу – даже будь это чистый шум – это выстроенная, сконструированная музыка или это поток, который сам собой течёт, поток, в который никто не вслушивался и по поводу которого не принималось никаких решений. Сейчас существуют такие плаг-ины (plug-ins, маленькие программки), которые позволяют генерировать постоянно изменяющийся акустический поток, они воспроизводят семплированный фрагмент каждый раз по-новому, ни разу не повторяясь. Так что не надо прикладывать вообще никакого усилия, ребята с лейбла Mego, я слышал, этим увлекаются, - и что же? Задача сочинения музыки решена?
Меня эта ситуация ужасно нервирует: наступили новые времена, пришли новые звуки, сама собой сочиняется музыка без повторений. Такая музыка напоминает современный информационный потоп. Знаешь, за что я ненавижу интернет? Нас просто бомбят всевозможными сведениями, информация не организована и, вообще говоря, не важна. Нужен фильтр, защита, преграда, нельзя пропускать к себе всё, что само собой идёт на тебя».

Феликс, почему бы тебе с твоими претензиями композитора не писать симфонии и струнные квартеты? Почему ты остаёшься в рамках поп-музыки?

«Если ты не учился у знаменитого профессора, то твои симфонии будут никому не интересны, их никто не захочет исполнять. Меня многое что привлекает в поп-музыке. Скажем, то, что она в массовом порядке изготовляется и распространяется на таких вот дрянных звуконосителях как компакт-диски. Меня радует и нойз: в нойзе есть провокация, агрессия, анти-авторитарная позиция. Для поп-музыки характерна и высокая скорость изготовления: трёх-четырёх дней достаточно для музыкального произведения, в сфере серьёзной музыки над десятиминутным куском ты можешь провозиться два месяца. Но я, повторяю, не делаю выбора, я комбинирую».

ноябрь 2000