музпросвет: felix kubin

В бывшем – ныне пустующем - помещении знаменитого кёльнского магазина A-Musik (а проще сказать – в крошечном полуподвале в центре Кёльна) примерно раз в неделю проводятся неформальные концерты любопытной электронной музыки. Неформальные они оттого, что объявления об их проведении нигде не печатаются, а публика созывается посредством и-мэйлов. Человек 70-80 обычно собирается. Обстановка очень напоминает квартирный концерт, правда, совершенно отсутствует мебель, поэтому сидеть приходится прямо на полу, покрытом ковром серого мышиного цвета.
Выступление гамбургского музыканта Феликса Кубина (Felix Kubin) выглядело довольно экзотично. Феликс был одет в светло-голубой костюм и оранжевую рубаху. Вокруг него установлено несколько органов, синтезаторов, клавиатур плюс микшерный пульт. В руках – микрофон, от которого идёт толстый красный кабель. В целом, музыкант имеет вид изрядно электрифицированного коварного обольстителя. Каждый исполняемый номер Феликс сопровождает довольно пространным комментарием, рассказом или призывом.
Я попробую пересказать один такой рассказ по памяти.

«Есть удивительный японский фильм, который называется «Сын э-э-э...» Как я мог это забыть, в мире существует всего два главных монстра, один Кинг Конг, а второй...»

«Годзилла!» – подсказывает кто-то из публики.

«Да, Годзилла, - подхватывает энтертейнер. – Так вот, на острове резвится сын Годзиллы и огромными камнями убивает группу японских исследователей. Учёные гибнут один за другим. При этом сын Годзиллы просто играет в футбол обломками скал, но люди гибнут. Собирается экспедиция возмездия, но победить сына Годзиллы никакими военными средствами не удаётся – ни снаряды его не берут, ни бомбы... Тогда японцы решают изменить на острове климат. Они используют пульты дистанционного управления, небо заволакивается облаками и наступает зима. Сын Годзиллы двигается всё медленнее и медленнее, слова медленно и тяжело вылетают из его пасти и падают в снег… такие большие надувные баллоны, которые не стремятся вверх как в комиксах, а тяжело падают вниз. И сам сын Годзиллы не может бежать, он скользит по льду, падают снежинки, они покрывают его, такие красивые снежинки падают на глаз сына Годзиллы. Мы видим этот глаз во весь экран, он покрыт инеем как ветровое стекло автомобиля, и нет дворников, чтобы его очистить... Из-за слоя инея мы ещё видим взгляд сына Годзиллы... Вот этому моменту, этому взгляду я посвятил свой следующий номер».
Музыкант нажимает кнопку, звучит неспешно-задумчивый бит. «Это медленная музыка, - добавляет Феликс Кубин, прежде чем отложить микрофон и опустить пальцы на клавиши, - потому то на холоде может быть только медленная музыка».

Я стоял, прислонившись спиной к стене и не верил своим глазам. Феликс Кубин – клавишник-виртуоз. Он с невероятной точностью колотит по нескольким клавиатурам, включает и выключает новые звуки и дорожки, крутит ручки устрашающего чёрного аналогового синтезатора, одновременно пританцовывает, делает глазки публике и, если в музыке встречаются семплированные голоса, Феликс так точно двигает губами, что кажется, это именно он говорит железным голосом.
Многие исполняемые номера начинаются довольно невинно, но постепенно как бы сбиваются с дороги, в них проскакивают странные аккорды и некоторые звуки вдруг трясутся и превращаются в нехороший вой, но впрочем, не теряют ритма и какой-то общей почти архитектурной строгости.
Иначе чем конфеткой я бы такое изделие не назвал.
Одновременно в моей душе зрела тревога: я не очень понимал, как относиться к происходящему – это шутка, розыгрыш, пародия? Или стильное ретро? Или кусочек какой-то неведомой мне подпольной культуры? Феликс Кубин явно относится к электронной музыке не как к большому, серьёзному и визгливо-шумному делу. Пафоса ни в его музыке, ни в его поведении абсолютно не было.
Призвав публику послать свои фотоны Юрию Гагарину, который в этот момент летает на орбите, а также наполниться фотонами, которые Гагарин шлёт нам, после чего выпустить из глаз радиоактивные лучи, Феликс Кубин объявил следующий номер: «Шнитцлер! Это ремикс музыки Конрада Шнитцлера. Честно говоря, мне музыка Конрада Шнитцлера совсем не нравится, но, чтобы хотя бы формально зафиксировать своё почтение, я вставил в свой ремикс восклицание «Шнитцлер!»
Примечание: Конрад Шнитцлер – один из пионеров немецкой электронной около-поп-музыки. В начале 70-х он входил в состав таких коллективов как Kluster и Tangerine Dream.

Моё интервью с Феликсом Кубиным на следующий после концерта день всё никак не хотело начинаться. Феликс пил кофе и вёл бесконечный телефонный разговор. Вдоволь наговорившись, он возбуждённо сообщил: «Свершилось! Финансирование получено!». Оказалось, что подруга Феликса польская художница Мариола только что получила известие, что её новый кино-проект будет всё-таки кем-то финансироваться. Я проявил интерес.
Мариола рисует патологические мультфильмы, в которых звучит музыка Феликса. Разрисовывает она и обложки его грампластинок и компакт-дисков. В мультфильмах действуют шпионы, могильщики, психи, алкоголики, преступники, врачи-фашисты и сексуальные маньяки. Много крови, жестокости и секса. Нарисовано всё довольно грубыми и безжалостными линиями в демонстративно наивном стиле и ярко раскрашено. Даже на видавших виды фестивалях авангардистского кино фильмы Мариолы вызывают отвращение и пугают и публику, и жюри.
Компакт-диск с музыкой Феликса Кубина к фильмам Мариолы Бриловски (Mariola Brillowska) вышел на лейбле A-Musik.
Так вот, новый проект живущей в Гамбурге польской художницы и поэтессы Мариолы Брилловски – серия из мультфильмов под общим названием «Чёртовы дети». Тема – дети, которые убивают своих родителей. Каждый фильм должен быть снят по кровожадному рассказу какого-нибудь писателя. С горящими глазами Феликс пересказал мне людоедско-сексуальную историю, которую сочинил какой-то польский писатель. В качестве русского рассказчика был выбран Эдуард Лимонов, но взаимопонимания с ним установить не удалось.
Тут я взвыл: «Феликс, ты слышал такое имя как Владимир Сорокин?»
Я, как мог, пересказал содержание романа «Голубое сало», который только что вышел в немецком переводе. Услышав историю о промышленном клонировании русских писателей, Феликс вздрогнул: «Не может быть!». Оказалось, что он со своей Мариолой недавно закончил работу над мультфильмом о жизни на Луне, там царит плотоядный матриархат и действуют клоны Марии Кюри.
Феликс уверил меня, что вернувшись в Гамбург, немедленно приступит к изучению творчества Владимира Сорокина.
Потом мы поговорили о моей радиопередаче и о коротких волнах, которые можно слышать в Киеве и в Сибири, но нельзя в Германии. Феликс рассказал, что в начале 80-х, когда он ещё ходил в школу, в Германии выходили радиопередачи, в которых звучала самая современная, самая интересная и самая безумная музыка, причём часто – целыми альбомами: «Я бежал из школы домой, чтобы не опоздать к началу эфира. Сейчас ничего подобного в эфире не осталось, радио вообще больше не воспринимается в качестве источника информации о новой музыке. Очень странно, что твоя передача – именно такого сорта...»
Я вежливо улыбался.
Феликс задумался: «Мне кажется, что мой новый альбом, на котором поёт Pia Burnette должен понравится русским. Там много меланхоличных песен. Меланхолия вообще свойственна русской душе».
Услышав об общеизвестных свойствах русской души, я перестал вежливо улыбаться, но песенку с ещё не вышедшего альбома «Tesla’s Aquarium» Феликса Кубина и Пиа Бёрнетт завести, конечно, согласился.

Перед началом собственно интервью Феликс меня предупредил, что история его жизни длинна и разнообразна, в двух словах её не перескажешь. Что меня интересует? Я невинным голосом спросил: «Сколько тебе лет, как долго ты делаешь такую музыку и почему именно её?»
Феликс понял, что ему придётся рассказать всё, а я в конце нашего разговора, который продолжался четыре часа, понял, что в одну передачу мне всего услышанного не вместить, поэтому сегодня – первая половина двухсерийного повествования о жизни, творчестве и мыслях ветерана гамбургского андеграунда Феликса Кубина.
Сейчас Феликсу – 31 год, его настоящее имя Felix Knoth, Kubin – псевдоним (ударение на второй слог, Альфред Кубин - австрийский художник, не лишённый некоторого безумия).
Электронной музыкой он занялся в возрасте 11 лет, когда отец купил ему аналоговый монофонический синтезатор MS20. На передней панели этого чёрного прибора есть масса разъёмов, которые можно соединять кабелями, изменяя алгоритм извлечения звука. Этот синтезатор Феликс использует и до сих пор. Чем он хорош?

«О-о-о, это знаменитый синтезатор. Он очень хорош для экспериментальной музыки, он прямо-таки создан для того, чтобы экспериментировать со звуком. У него очень резкие фильтры, при помощи которых легко извлекаются агрессивные частоты».

Но я заметил, что ты здорово колотишь по клавишам, ты явно этому где-то учился.

«Я с детства играю на домашнем органе – это такой ящик из полированного дерева, с большим количеством педалей... Уроки игры на фортепиано я брал вплоть до 18-летнего возраста. Моя учительница полагала, что из меня должен получиться концертный пианист».

Но в консерваторию ты тем не менее не пошёл?

«Нет, тамошняя публика показалась мне в высшей степени неинтересной. Музыка для меня слишком важна, я не хотел её изучать. Я стал изучать рисунок и мультипликацию. Я немного умею рисовать, но рисование даётся мне непросто. А музыку делать легко. Когда ты что-то любишь, это нельзя изучать, можно изучать только то, что не владеет твоим сердцем, тогда ты сделаешь большие успехи. Изучать, что тебе глубоко небезразлично, можно только с педагогом, которому ты безгранично доверяешь, а противном случае – не надо».

Когда ты начал сочинять музыку?

«В 11 лет. Я записывал её на магнитофонные кассеты. Сначала я давал концерты – квартирные, разумеется - со своим младшим братом, а потом вместе со Штефаном Мором вошёл в состав дуэта Die Egozentrischen 2 («Два эгоцентрика»). Мы добились довольно большой известности, хотя к концу нашей карьеры нам было по пятнадцать лет».
Феликс любезно согласился предоставить для моей передачи свои записи начала и середины 80-ых. Его сценический псевдоним был «x в квадрате».
На его соло-номере «Dreamer’s Trauma» («Травма мечтателя») неплохо слышен синтезатор Korg MS20. На заднем плане Феликс поёт: «Вы мне не поверите, но я видел Миссис Пигги, которая гуляла по своему саду. Я видел Миссис Пигги, голую Миссис Пигги, которая разгуливала по своему саду. Вы можете сказать, что я мечтатель, но я – не один такой». Последняя фраза принадлежит, естественно, Джону Леннону.

Я заинтересовался этой музыкой и обстоятельствами, сопутствовавшими её появлению. В первой половине 80-х в Германии произошёл взрыв музыкальной активности. В Берлине вышли на поверхность так называемые «гениальные дилетанты» - Einstuerzende Neubauten и Die Toedliche Dorris, к той же струе относились такие группы как Der Plan, DAF, Palais Schaumburg, Abwaerts.

«Всё это были, разумеется, взрослые коллективы, - говорит Феликс Кубин. - На концерты собиралась как околохудожественная богема, так и настоящие панки. Два 13-летних ребёнка, кричащие анархистские тексты под ритм-машину, смотрелись довольно дико. Мы делали очень нервную и быструю музыку и одновременно – минималистическую. Тогда эта музыка воспринималась как очень быстрая, это сейчас восприятие музыки убыстрилось, а тогда слушатель ожидал куда более медленной музыки.
Многих возмущало и удивляло то, что мы воспринимали своё место на сцене как само собой разумеющееся, мы вообще не задавались вопросом, кто мы такие, что мы хотим сказать, к кому обращаемся, почему избрали такую форму... Откуда такая самоуверенность? Мы просто выходили и, не видя нечего вокруг себя, довольно высокомерно прогоняли свои песни, которые панкам ужасно действовали на нервы. На концертах собиралось по 500 человек, мы были такими чистенькими маменькиными сынками, на панков вовсе не похожими. Иногда публика прямо выла в голос... меня это очень закалило. Как минимум половина аудитории меня ненавидела. Я с этим вырос. Я не избалован успехом».

Какие инструменты вы использовали?

«Ритм-машину, электроорган, синтезатор, клавиши casio. Кстати, во время вчерашнего концерта я играл на точно тех же самых инструментах... Ты знаешь, кто такой Альфред Хильцберг?»

Э-э-э, - задумался я. – Нет.

«Это очень знаменитый человек, он был хозяином одного из ведущих независимых лейблов – ZickZack. Из известных имён на нём выходили, скажем, Einstuerzende Neubauten. Хильцберг – панк-гуру, центр тусовки. Альфреду мы понравились и он стал включать нас в программу своих концертов. В начале 80-х в Гамбурге была очень интересная и напряжённая жизнь, делалось много новой и экспериментальной музыки... Мы выступали, скажем, в магазине авангардной мебели из неоновых трубок, которым владела Клаудия Шнайдер – сестра Флориана Шнайдера из Kraftwerk. Это было очень модное и престижное место...»
Ну, а мы послушаем песенку «Fernsehpropheten» дуэта Die Egozentrischen 2.
Феликс, он же «х в квадрате», скандирует такой вот удивительный текст. «Я хочу их постоянно видеть, телевизионных пророков, которые кормят нас мудрыми советами и зелёным шпинатом. Будьте независимыми от времени, я соответствую сегодняшнему дню. Потому что я наблюдаю телевизионных пророков. Это вовсе не утопия, это стратегия. Это не утопия, это стратегия. Шагай в мою ловушку, потому что мы все безумны».

«У нас было записано много песен, но грампластинки мы всё-таки так и не выпустили...» – говорит Феликс Кубин.

Почему?

«В 1985-86 волна Neue Deutsche Welle, то есть новой немецкой музыки, пошла на убыль, можно сказать, началась распродажа, концерны вложили деньги, группы начали петь по-английски, стремиться к известности за рубежом, многие остались без работы как, скажем, DAF. Панк-папа Альфред Хильцберг разорился. А альбом я записал на новом четырёхдорожечном магнитофоне, который мне купил отец. Это была сенсационная новинка, он мне купил его за полторы тысячи марок на промышленной ярмарке. Это японский прибор Fostex X-15, сейчас он уже никакой ценности из себя не представляет. Кстати, мой отец вовсе не был миллионером: чтобы купить мне аппаратуру, он брал кредиты. Да, мои родители меня безоговорочно поддерживали, они возили меня на все концерты и стояли в зале среди панков. Поддержка родителей была для меня очень важна, именно поэтому у меня не возникало сомнений в том, что я делаю. Нет, у меня часто такое чувство, что я повторяюсь, что я делаю одно и то же, я часто сомневаюсь в своей музыке, но никогда – в том, что я вообще музыкой занимаюсь. Это очень нетипично, я знаю многих музыкантов, родители которых всегда были уверены, что их дети просто валяют дурака. Поэтому им приходилось заниматься музыкой вопреки воле и мнению родителей, а это сказывалось на том, какую музыку они делали.
Да, так вот, в 1987 году в немецкой хорошей музыке наступил кризис. Начались новые времена.
К этому моменту наш дуэт существовал уже пять лет, мы разошлись со Штефаном Мором и я вот уже семь лет не имею о нём никаких сведений. Музыкой он не занимается.
Я был автором 95 процентов продукции Die Egozentrischen 2 – и слов, и музыки. Я записал на свой магнитофон 60 песен – они были довольно короткими, не длиннее четырёх минут, обычно по полторы минуты. Я записывал всё в своей спальне, точно в семь часов вечера звонил сосед сверху и требовал прекратить шум, и мой отец долго объяснял ему, что «мальчику надо заниматься музыкой, надо проявлять понимание, ведь это музыка». Изо дня в день. Я по восемь часов в день занимался музыкой, когда другие играли в футбол. Из того, что я записал, получилось бы три-четыре пластинки.
Но тогда в мой жизни произошёл резкий поворот, и я стал делать совсем другую музыку с Тимом Бёрром. Я имею в виду наш проект KlangKrieg».

Проектом KlangKrieg, дорогие радиослушатели, экспериментальной музыкой и последовавшим за ними психо-научно-фантастическим попом Феликса Кубина мы займёмся через неделю, а пока ещё один номер времён его детства – песенка «Восстание химиков». С этой неврастенической песенкой дуэт Die Egozentrischen 2 в 1983 году занял 11 место на конкурсе юных талантов радиостанции NDR.

----------------------> ФЕЛИКС КУБИН [ №2 ]