«Real Gone» (Anti-, 2004)
Честно говоря, когда заходит речь об альбоме музыканта хорошо известного и именитого, меня охватывает подозрительность. И некоторая неловкость тоже.
Нет сил читать похвалы, отмечающие своеобразный вкус и талант Уэйтса, 20 альбомов, 30 лет карьеры, славу, почёт и оригинальность.
Даже слушать альбом мэтра неловко – потому что есть подозрение, что ты его сейчас не столько слушаешь, сколько вспоминаешь, как слушал его альбомы много-много лет назад, и что они тогда для тебя значили. И ты пытаешься рассмотреть себя молодого во всё более старом голосе мэтра.
Ты не слышишь этот голос, ты его узнаёшь. Голос Тома Уэйтса – голос твоего прошлого.
А если он не голос твоего прошлого, то как объяснить, что в нём такого разэтакого?
Первая связная мысль, которая мне пришла в голову под звуки нового альбома Тома Уэйтса «По настоящему ушедший», была примерно такой: «Ну, вот и он наконец добрался до трип-хопа».
Конечно, мне сразу стало неудобно и противно: слово «трип-хоп» вот уже как лет шесть не в ходу. Узнать, что оно в середине 90-х значило, уже почти невозможно, да и с чего бы Тому Уэйтсу интересоваться вещами такими далёкими и неубедительными? Да и реально ли существовал этот самый трип-хоп или был, скорее, придуман британскими журналистами?
То, что при первом взгляде показалось мне трип-хопом, наверное, можно по другому охарактеризовать как вязкую фактуру музыки – когда она не жёсткими упругими и звонкими шагами движется вперёд, а слепо и глухо ползёт, перекатывается и переваливается.
Даже невооружённым ухом в новых песнях Уэйтса можно расслышать повторяющиеся пассажи, трудно сказать, это семплирование или нет. У новых песен Уэйтса появился грув. Атмосфера сдавлена, вся музыка как бы втиснута в длинную, узкую металлическую трубу, идущую глубоко под землёй.
Песни прикидываются то архаичным блюзом, то ямайским рок-стеди – это предшественник рэгги, то чем-то африканским или латиноамериканским.
Сам Уэйтс в пресс-релизе своего альбома называет свою новую музыку «кубистическим фанком».
Вышел альбом на независимом лейбле Anti-. Я не очень метко ткнул в имя Тома Уэйтса в списке музыкантов на интернет-странице лейбла, и увидел фотографию Трики – он тоже, оказывается, обитает на этом лейбле.
Всё это неспроста.
+ + +
В своих интервью, данных по случаю выхода нового альбома, Уэйтс рассказывает историю его возникновения.
Альбом был записан крайне быстро, всего за пару месяцев – весной 2004. Том Уэйтс и его жена Кэтлин Брэннен – она соавтор песен, а также сопродюсер музыки – хотели управиться до летних каникул, дескать, тогда дети весь день дома и парадигма меняется, как выражается Уэйтс.
Мэтр запирался в крошечной ванной комнате и наговаривал на четырёхдорожечный магнитофон длинные ритмичные скороговорки или медленноговорки. Они не были каким-то осмысленным текстом, хотя позже, слушая эти записи, Уэйтс расслышал отдельные слоги и даже слова.
Микрофон был дешёвым, запись была снабжена дилеем – то есть эффектом, повторяющим сигнал с некоторым запаздыванием. Уровень записи был немилосердно завышен, оттого всё писалось максимально громко, но и максимально искажённо. По-видимому, именно в этом причина такого странного пространственного эффекта этой музыки – у записи с перегрузкой нет воздуха, всё вынесено на передний план и с дикой силой вдавлено друг в друга... примерно так выглядит лицо, прижатое к стеклу.
Или - лицо, на которое надет капроновый чулок.
Так вот, если представить себе не только лицо, но и руки, ноги, живот, стол, стул и пейзаж за окном, на которые надет чёрный капроновый чулок, то мы и получим нечто очень похожее на музыку Тома Уэйтса.
Кассеты, заполненные его многослойным ритмическим бормотанием, стали фундаментом, на котором выросли песни. Во многих из них нет ударных инструментов или же звуки ударных лишь ставят акценты внутри потока, как его Уэйтс называет, «живой ритм-машины».
Идея механически повторить – то есть семплировать и зациклить – ритмически-вокальные пассажи Уэйтсу особенно интересной не кажется: как только ухо понимает, что повторение точное, внимание сразу ускользает. Так же ведёт себя глаз, понявший принцип повторения в узоре на обоях или на скатерти.
Сама же идея именно так записать музыку возникла, похоже, благодаря сыну Уэйтса Кэйси. 18-летний Кэйси стучит на альбоме папы на барабанах и вертит грампластинки.
У Кейси с отцом резкое расхождение в музыкальных пристрастиях, сын – ни в коем случае не фэн песен своего отца, Кейси слушает Aesop Rock, El-P, Sage Francis – то есть инди-хип-хоп, который издаёт лейбл Anticon.
«Когда сыновья подрастают, - говорит Том Уэйтс, - уже не ты решаешь, что за грампластинка играет дома на твоём проигрывателе. Мне сын орёт: если ты ещё раз заведёшь этого маразматика Лидбелли (в виду имеется исполнитель древнего блюза), я запущу тебе в голову бутылкой».
+ + +
Трудно не согласиться, что «Real Gone» – мрачный альбом. Треш-страшилка. Все песни - истории о прощаниях и расставаниях, как правило, с жизнью.
«В гробу она так мила».
Том Уэйтс рассказывает кошмарные истории про изгрызенных жизнью глубоко несчастных людей, которые плохо кончают. Каждый раз в истории жизни человека встречается место, куда ему ходить не следовало бы.
Красный сарай, в котором живёт приведение. Мир безжалостен, материален и сюрреален.
«В полночь небо из чёрного целлофана». «Ночь упала как кровавый топор».
Тексты песен – это горы подробностей, деталей и каких-то имён. Всё время поминается грязь, которую, скажем, надо взять с дороги и отнести домой, время от времени всплывает мудрость такого сорта «Сердце – это рай, а разум – это ад». Потом опять грехи, опять «Не ходи в тот сарай» и «Она думала, что в кармане у неё луна»... замёрзший трактор, цирк, растоптанная роза и опять луна, луна без конца и края. «Дождь из серого неба» и «моя бэби меня покинула».
Конечно, можно всё это списать на поэзию такую особенную, образную, на страсти-мордасти и красивости, которыми одержим так называемый простой народ.
Судя по тому, что рассказывает сам Уэйтс, писание текстов для него и его жены – процесс, напоминающий транс. Многие песни, как он говорит, это голова куклы, приделанная к стиральной машине, но самые удачные – вырастают сразу и как бы сами собой, как картошка.
Это как раз понятно. Но понятно и то, что в стихах Тома Уэйтса очень важна отдельная вырванная строчка, образ, сжатый в несколько слов.
Собеседники мастера выражают своё восхищение тем или иным выражением, а Уэйтс соглашается, что вся песня сама накручивается вокруг одной по настоящему удачной и ударной строчки.
И это очень заметно: тексты Уэйтса – это бусы из пассажей в два-три слова, пассажей, которые очень хотели бы так закрутиться и уплотниться, чтобы превратиться в слоган, во врезающуюся в память поговорку, которая вроде бы много что может значить и выражать.
«Этот адрес слишком хорош для крысы», в таком примерно духе. Эта строчка понравилась очень многим.
Честно говоря, я не могу отделаться от ощущения, что если не знать, какой именно текст поёт Том Уэйтс, а считать, что он просто гавкает какие-то подходящие к его скрипучей и дёргающейся музыке стихи, то общее впечатление будет куда более симпатичным и убедительным.
+ + +
Увидев в тексте Тома Уэйтса растоптанную розу, как символ утраченных иллюзий и обманутых надежд, думаешь не о том, что это китч, но скорее о том, что это старый китч, не сегодняшний, антикварный. То же самое касается и его излюбленных образов – окровавленных топоров, полнолуния, бродячего цирка... Всё это, как минимум, эпоха чёрно-белого кино, а, скорее всего, показанный в чёрно-белом кино конец 19-го века.
И голос Уэйтса – старый, обношенный, истёртый.
Сам мэтр, которому уже 54 года, рассказывает, что слушает старую музыку, его вообще крайне занимает ситуация старости, старения, ситуация старого психа.
Конечно, в создании атмосферы старого психа Том Уэйтс крайне преуспел. Странность и исковерканность прут из его музыки, из его голоса, из его текстов в таких количествах, что невозможно усомниться его искренности и неподдельности.
Том Уэйтс в интервью рассказывает истории про странных людей или про странные обстоятельства. Скажем, был у него приятель, имевший обыкновение выкапывать из чужих садов и огородов всё, что не похвалят его друзья, куст роз, пальму... если идти с ним по улице и что-то похвалить – можно быть уверенным, он в скором времени выкопает или украдёт то, что ты похвалил, и привезёт тебе.
Или вот такая история. Почему в театрах по понедельникам – выходной? А потому, рассказывает Уэйтс, что раньше по понедельникам вешали приговорённых к казни, и театры не выдерживали конкуренции, вся публика убегала глазеть. И актёры тоже очень любили казни.
У Тома Уэйтса много таких историй, он явно интересуется всякими странностями. И сам он человек явно необычный, за ним что-то такое стоит.
Но в самом ли деле стоит?
Уэйтс говорит: «Люди хотят верить в то, что они чувствуют, то есть в мою искренность. Это важно. Люди хотят знать, что они получают от меня нечто реально существующее, ну, или хотя бы точную копию реального. Я не знаю, как это получается в моём случае, мне просто повезло.
Я не знаю, как могут жить эти ребята, которые живут в музыкальном бизнесе. Там для меня ловить нечего, моя жизнь – нечто совсем иное. Я плыву против течения. Это то, откуда мне приходят идеи.
Я получаю песни ни за что, и я продаю их вам. Они не стоят мне ничего. Они просто растут у края дороги».
+ + +
Том Уэйтс часто высказывается в том духе, что его карьера и его семейная жизнь не имеют друг к другу никакого отношения. Более того – это враждующие стихии, они разрушают друг друга, их уравновесить бывает очень трудно.
Уэйтс сравнивает карьеру и семью с водопроводным краном и раковиной: «Это идеал. Иногда ты хочешь наполнить раковину до краёв, иногда – спустить всё в канализацию. Обычно ты лишён такой роскоши».
Том Уэйтс до сих пор поёт о об алкоголе и синем дыме сигарет, но сам уже 12 лет не курит и не пьёт. Он рассказывает о странных персонажах, коллекционирующих хлам, но сам хлам, похоже, не коллекционирует. Он выращивает на своём огороде овощи – помидоры, тыквы – и дарит своим друзьям баночки с собственноручно сделанной томатной приправой.
Его собеседники отмечают, что его нормальный голос, голос, которым он разговаривает – вовсе не такой надтреснутый и сиплый, каким он поёт.
Том Уэйтс вовсе не маньяк и не псих.
Эта ситуация напоминает мне пассаж из книги британского врача-нейропсихолога Поля Брокса (Paul Broks), которую я недавно прочитал. Брокс пишет, что нам всем очевидно, что глаза – это зеркало души. Для нас лицо человека крайне выразительно и осмысленно, а глаза, кажется, говорят о человеке всё. Мы не сомневаемся, что за лицом, за глазами человека стоит его душа, характер, сам человек. В любом случае, что-то стоит.
Так вот, пишет Брокс, одним из самых его больших потрясений было увидеть, что в голове человека, за его, так сказать, глазами ничего нет – но лишь однородная серая масса.
Точно так же можно спросить – что стоит за старой, много раз перекрашенной и перестроенной лестничной клеткой, за её истоптанными ступенями? Ничего не стоит.
Что стоит за улицей, по которой хочется пробежать, или которая, наоборот, давит, пугает и отнимает последние силы?
Да тоже, похоже, ничего не стоит.
В нашем восприятии всё это – глаза человека, лестничная клетка, кривая улица, музыка Тома Уэйтса - приобретает целостность, выразительность, душу.
Иными словами, очень похоже на то, что не Том Уэйтс стоит за музыкой Тома Уэйтса. Боль, надрыв и весь прочий кубистический фанк – это мираж, химера.
В лучшем случае – химера, имеющая отношения к нашим собственным надрывам, боли и перекосам.
А Том Уэйтс, который за всем этим стоял, ушёл. На самом деле ушёл. Real Gone, как он сам выражается.
Ну, если и не ушёл, то стоит и смотрит со стороны, как и мы все.
декабрь 2004