НЕМЕЦКАЯ ВОЛНА

Некоторое время назад российский девичий дуэт ТАТУ добился сенсационного успеха на Западе, музыка попала на радиостанции, картинки – в журналы для подростков и на музыкальное телевидение. И серьёзная пресса заинтересовалась этим неожиданным явлением.

И вот мои коллеги из музыкальной редакции Немецкой волны попросили меня рассказать о поп-музыке в России, провести так сказать музпросвет во встречном направлении.
Заранее были объявлены и два вопроса, ответ на которые я должен был дать: Есть ли в России ещё какая-нибудь поп-музыка, кроме ТАТУ? И можно ли усмотреть в российской поп-музыке нечто, имеющее отношение к Германии?
Мои рассказы и комментарии следовало сопроводить примерами песен.

Сложность предприятия заключается, как вы, наверное, догадываетесь, даже не в невозможности за один час дать объективную картину происходящего.
И даже не в том, что эту объективную картину мне давать вовсе и не хотелось – скажем, говорить о криминальном шансоне или ухающем балаганном попе, количественно доминирующем в российской продукции.
И не в том сложность, что сам я в России бываю крайне редко и музыку российскую слышу урывками, абсолютно не зная контекста, в котором она создаётся и слушается – а изображать я при этом должен был знатока и специалиста, российского музжурналиста, рассказывающего о том, что он лучше всего знает – о своей родной поп-музыке.
Главная сложность, как я понял, состоит вовсе не в музыке, а в том, что мои собеседники (и радиослушатели, которые наш разговор слушали) это немцы, знающие о России лишь, что русские любят красивые и печальные мелодии, что Россия огромна, а русская душа загадочна. Что такое перестройка, что такое коммунизм и что такое водка тоже многие наслышаны. Но это практически всё.
Кто такой, скажем, Владимир Высоцкий или Борис Гребенщиков, Алла Борисовна или Филипп Киркоров никто, конечно, не знает... и я тоже не знаю, как понятным для немцев образом охарактеризовать эти крупные фигуры.
ОК, вообще не упоминать.
Но получается, что все остальные как бы зависают в пустоте... с кем мне их сравнить, кому противопоставить? А всякая пустота домысливается слушателем или читателем в понятных ему образах, то есть если находишься внутри слов, понятий и образов, понятных и знакомых немцу, то и то, о чём ты рассказываешь, становится в какой-то степени немецким.

Когда я это понял, я впал в ужас. А потом – уже справившись с задачей, то есть, наврав с три короба – я подумал, а вот была бы настоящая странность, если я всё это смог бы как-то воспроизвести в своей собственной передаче.
Ничего нового своим русскоязычным радиослушателям я бы сообщить не мог, но смог бы, как минимум, продемонстрировать, как функционирует журналистика или - чуть шире – взаимопонимание между народами.
Ведь мои рассказы на русском языке из Германии о японских, скажем, музыкантах – это тоже, скорее всего, дело не вполне адекватное, полное зияющих дыр и неправомерных сопоставлений и упрощений.
А тут можно было бы видеть, какими нитками сшита музжурналистика.
В общем, после месяца тяжёлых размышлений – позориться или не позориться? – я решил этот эксперимент всё-таки предпринять.

 

Итак, вопрос первый: Есть ли в России ещё какая-то поп-музыка кроме ТАТУ?

Так ставить вопрос, значит просто оскорблять российский капитализм. В России есть много поп-музыки, очень много, она производится огромным валом, существует много радиостанций, передающих только российский поп, похоже, что его по объёму куда больше, чем в Германии – немецкого, а во Франции – французского.

Типичен ли саунд ТАТУ?

Насколько я могу судить – нет, ТАТУ спродюсированы в США из расчёта на западную аудиторию и её привычки. ТАТУ, конечно, слушают в России и исполняются при этом гордости, но своё, выросшее на своей почве – оно другое. В России масса музыки, которая хотела бы звучать как ТАТУ или евроденс, но для российских ушей в ТАТУ много чего не хватает, ТАТУ поверхностны и фальшивы.
Но если завести музыку, которая пытается быть более глубокой, нас начнут встречать странности и непонятности. Главная непонятность – русский язык. В российской поп-музыке очень важно понимать, о чём поётся, поп-музыка – это во многом именно текст.
Для независимой немецкой музыки характерно прямо противоположное стремление придавить доминирование текста, заглушить его, заставить говорить саму музыку.
Поэтому если мы будем слушать российскую музыку, не понимая слов, мы будем сильно смещать акцент, искажать пропорцию, слушать её другими ушами, чем её слушают в России.

Итак, что же мы увидим, если оставить в стороне горы мух-однодневок и обратить внимание на заметные имена?

 

Мумий Тролль.
Эта очень популярная группа держится на своём фронт-мэне, у него характерная интонация, которая мне кажется наигранной и манерной. Не понятно, серьёзно ли он говорит или кривляется? В Германии разделение между искренно поющими музыкантами и манерничающими куда более резкое, чем в России.
Москва всегда была государством в государстве, главным полюсом, в который стремятся и который часто ненавидят люди с окраин. Лидер Мумий Тролля – провинциал, полный столичного глэма. Он – одно из лиц нового русского капитализма.
Песня «Доброе утро, планета».
Сложно охарактеризовать этот «стиль» - он всеяден и универсален, группа может играть хоть регги, хоть блюз, хоть танго, хоть шлягер.

 

Главная женщина российской поп-музыки – Земфира.
Индивидуалистка, страдающая поэтесса. Впрочем, понять, о чём именно речь в её текстах, часто невозможно, Земфира говорит на своём собственном языке... а может, лепечет как дитя. Присмотришься – бред, а с расстояния – вроде бы звучит философично. Подаются эти тексты очень выразительно, почти отчаянно.

А-а, это русская Бьёрк? - спросили меня.
Нет, - сказал я, и даже не стал пытаться объяснять, почему.

У Земфиры претензия на экзистенциальность, что ей и на самом деле больно, ей есть, что сказать, у неё есть мессадж. Она не сделанная звезда – как ТАТУ, а самостоятельно отвоевавшая рубежи особа.
Но поскольку мы слов не понимаем, догадаться обо всём этом невозможно.
С западной точки зрения индивидуализм куда больше подходил бы к сдержанной интонации и к более скромным музыкальным аранжировкам.
О чём песня «Паранойя»? О жизни, в которой всё непросто, но что именно – догадаться невозможно.

 

Группа Ленинград - это открытие последних лет.
Проще всего было бы охарактеризовать группу как первородный вопль из российско-русской пивно-водочной кабацкой разудалой утробы. Выплеск на поверхность сырой энергии алкоголизма.
Группа Ленинград соответствует российскому представлению о суперуспешности – группа сверхпопулярная, но одновременно вроде как не коммерческая, не продажная, а своя, настоящая.
По звуку она часто напоминает неслаженный духовой оркестр, играющий регги, в Кёльне во время карнавала из каждой подворотни несутся подобные звуки, правда, с куда более миролюбивыми текстами.
Граница между попом и роком исчезла, как будто её и не было, в России даже применяется такое выражение как рокопоп.
Если сравнить Ленинград с британским Oasis – тоже вроде бы пролетарским коллективом – то мы сразу заметим, что Oasis находятся в жёсткой системе ценностей, им неудобно, скажем, перед Полом Маккартни и Джоном Ленноном. Они ориентируются на образцы и продолжают традицию.
Ленинград никому ничем не обязаны, они взвинчены и взбудоражены, они хороши, как есть, и всё, что ни сделают, будет также хорошо.
Московский бургомистр Лужков запретил стадионный концерт Ленинграда за обильное и художественно не всегда оправданное употребление матерщины.

 

Группа Дети Пикассо.
Она соответствует западному феномену арт-попа. В России у многих есть стремление играть музыку со сложными мелодиями, изысканными гармониями, претенциозными текстами. Песня называется «Море лилий».
Это музыка городской и столичной – более питерской, чем московской - молодёжи, которая чувствует себя наследницей серебряного века русской поэзии, эпохи декаданса... сто лет назад это было.
Это, безусловно, постоянно присутствующая тенденция: поп-музыка не должна быть примитивной, поп-музыка может быть изысканной. Высокая культура понимается как культура декаданса, символизма... культура утончённости и меланхолии.
Мне не приходит в голову пример желания делать что-то элитарное в рамках современной немецкой музыкальной культуры, здесь даже виртуозное владение инструментами, даже сложные концептуальные схемы, сложнейшие технологии изготовления музыки подаются и воспринимаются как вполне обычное и даже естественное дело, пафоса утончённой инаковости в них нет.

 

Человек-проект Соловьёв.
Это очень приличный человек, трубач. Лет 15 назад я присутствовал на исполнении Манифеста коммунистической партии на музыку, которую исполнял возглавляемый им минималистический джаз-квартет. Потом он занимался семплированием советской эстрады, то есть ироничным коллажированием известных песен.
И в данном случае мы тоже имеем дело с рисайклингом какой-то латиноамериканской ретро-музыки.
Это пример человека, работающего не со звучащим словом, но с саундом, грувом. Звучит, по-моему, вполне интернационально. Трек называется «бла бла ча ча» (сборник "люБИТ люБИТ", лейбл Снегири, 2003).

 

Вторым вопросом, на который мне пришлось отвечать, был вопрос о том, можно ли усмотреть в современной российской поп-музыке какие-то связи с немецкой культурой?

 

А как же, вот, скажем, Псой Короленко.
Это человек, вернувшийся из США в Россию, сегодня он преподаёт в Московском университете структурную лингвистику. Псой – постмодернистский энтертейнер.
Постмодернизм на Западе воспринимается как навязший на зубах термин, в России же он жив и свеж. В виду имеется коллаж из стилистически разнородных компонентов.
Песни Псоя – это гибриды из типичных еврейско-французско-американско-русских песен, от криминальных то церковных. И сам он себя видит в роли барда и акына, «что вижу – то пою», правда, едет он не по пустыне, а по массовой культуре.
Как и полагается барду-энтертейнеру, Псой подыгрывает себе на синтезаторе, который звучит как аккордеон, музыкант и называет его «гармоха».
Одно из творений Псоя Короленко – романс Шуберта на идише. Идиша, как и немецкого, Псой не знает.

 

Группа Маркшейдер кунст.
Не надо относиться к этому немецкому названию серьёзно, оно ничего не значит, ну, разве что демонстрирует магию немецкого языка – трудно выговариваемого, но романтически звучащего.
Если угодно, такого рода малопонятные в России длинные слова-ступеньки связаны с образом Германии, длинное слово похоже на термин с точным смыслом. Немецкий язык придуман не для того, чтобы на нём фантазировать или описывать тонкости эмоциональной жизни, но для того чтобы трезво и точно называть предметы. И немецкая дива Марлен Дитрих – точна и строга.
Сама группа демонстрирует полное мульти-культи, духовой оркестр, регги, фронтмэн – эфиопско-русский парень Серафим.

 

Самое знаменитое немецкое название в российской поп-музыке – Messer Für Frau Müller. Нож для фрау Мюллер. Группа, впрочем, совсем не живодёрская.
Она начинала как панк-коллектив, который со временем превратился в электронно-гитарный проект, исполняющий стилизованную под ретро-эстраду клубную музыку.
При желании можно усмотреть и связь с Германией – в 90-х мода на изи лиснинг распространялась именно из Германии.
Мы имеем дело с попом, сделанным из саундтреков советских фильмов 70-х годов, Джеймса Бонда в СССР не было, а были фильмы про отдых в санатории в Крыму.
Женщина с большой грудью, но в застёгнутой под горло блузке. Мускулистый директор колхоза. Ночь. Искры от костра. Думают о любви, но говорят о звёздах...
. Конечно, мы имеем здесь дело с возвращением к корням, back to the roots. Только это иные корни, чем в случае группы Ленинград. Ленинград предполагают, что наши корни – за пределами культуры, во мраке нашей искорёженной алкоголем и неправильным обращением души. Наши корни – в разгуле, угаре и абсурде. Вот это жизнь!
Нож для Фрау Мюллер видят наши корни в советской массовой культуре, в её штампах. И в советское время люди любили, танцевали и мечтали, и причём куда более стильно, чем сегодня. Эта и была жизнь.
Нож для Фрау Мюллер – конечно, cool, Ленинград – скорее то, что по-немецки называется geil.

 

Можно попытаться проследить, как менялось восприятие Германии в России.
Для старшего поколения Германия – это прежде всего война, грубо говоря, Мессершмидт.
Для среднего поколения Германия - это страна качественной организации производства и жизни, Мерседес.
Для нового поколения Германия - это, похоже, электронная музыка, Овал.
Не книги, не фильмы несут сегодня немецкую культуру в Россию, но компьютерная музыка. Именно она становится символом свободного мышления и устремлённости в будущее. Она, с одной стороны, точна и строга, с другой – утопична и странна.
Овал – это Крафтверк, Мерседес и Мессершмидт сегодня.
И в России на это положение дел, естественно, реагируют.
Речь не идёт о попытках воспроизвести «немецкий саунд», это не очень интересно...
Но есть музыканты, желающие соответствовать уровню претензий, то есть радикализму, строгости и последовательности. А это приводит к любопытным результатам.
Дуэт из города Петрозаводска под названием ADD (industrial.onego.ru/ADD/), то есть «сложение», с моей точки зрения – это самый интересный музыкальный пассаж сегодняшней передачи.
Должен заметить, что трек проекта ADD больше всех остальных понравился и моим собеседниками – Матиасу и Юргену, впрочем, ничего немецкого они в нём не расслышали.

 

Алексей Мунипов:
Мне кажется, это глубокое заблуждение - думать, что для нового поколения Германия - это эл. музыка и Овал. Это просто настолько менее значимо - по сравнению с войной и мерседесами - что ни боже мой.
Никакой немецкой электронной музыки новое поколение - если мы оперируем настолько масштабными категориями (а ты в данном случае оперируешь именно ими) - не знает. Не то, что конкретно Овал не знает, а вообще.
Раммштайн знает, да. Вот это лицо Германии в мировом поп-контексте. А по-хорошему - Модерн Токинг.
То есть, можно было бы сказать, что для нового поколения Германия связана с поп-музыкой вообще - но и это, на самом деле, неправда. Потому что если провести эксперимент и спросить пять случайных молодых людей на улице, кого они знают из немецких музыкантов, они отчетливо затруднятся. После Раммштайна и, скажем, Скутера.
В то время, как с Англией или даже с Исландией такого не произойдет (в последнем случае они назовут одну Бьорк, каковая и есть, действительно, лицо Исландии).

Андрей Горохов:
Я могу прокомментировать ход своей мысли.
Для самих немцев их электронная музыка, ну, не Овал, но уж электроника мелодичная - это один из атрибутов так называемой Neue Mitte - "Новой середины". Имеется в виду и режим Шрёдера, аппелирующий к "новому центризму", к "новым аполитичным", и новый центр Берлина (Berlin Mitte) - символ новой эпохи, и новый миддл класс, выросший на новой экономике, интернете, мультимедиальности. Если ты знаешь, что такое bobo (буржуазная богема), то это тоже имеет сюда отношение.
Этот новый миддл класс (он же singles generation) настроен весьма инди и индивидуалистически, но субкультурой не является.

О нём и о связи его с музыкой шла речь в одном из моих интервью:
"Мой собеседник заявил, что Германия – страна сытых, довольных и беспечных людей, которых ничего в жизни не беспокоит, и у которых поэтому есть масса времени сидеть перед компьютерами и варганить в диких количествах мелодичную или наоборот сурово минималистичную, но одинаково плоскую музыку, которая никому не интересна, кроме их самих. Эти люди вращаются в своём замкнутом мире, ходят ежедневно в клубы, где общаются друг с другом, а вообще живут на деньги государства. И жизни не знают. Именно поэтому немецкая электронная музыка – такая дрянная. Музыка паразитов".

Собственно, это и есть имидж Германии (говоривший - парень из Нью-Йорка). В самой Германии эту свою "новую бессодержательность/бесконфликтность" очень ясно рефлектируют, как и её связь с электронной музыкой.

В россии так Германию ещё не видят? Значит, скоро увидят.

Овал был символом Германии на вынос уже много лет назад. Гёте-институт именно в таком качестве возил его по миру ещё типа в 1996-97 (в начале 80-х возили Нину Хаген, в конце 80-х - Айнштюрценде Нойбаутен).

И дело, в любом случае, не в известности брэнда "Овал" человеку с улицы в России. И не надо спрашивать, какую кто немецкую музыку знает.
То, что спрошенные скажут, говорит лишь о том, что никакого имиджа Германии у них нет.
Раммштайн - это сентименты по поводу "легального фашизма", это имидж Германии военного времени, семнадцать мгновений весны.
Люфтганза, мерседес, карштадт - немецкое качество и немецкая дотошность - имидж 70-х, мечта советского человека по "правильно устроенной жизни".
Всё это не то.
Интересны люди, у которых имидж Германии есть, причём имидж адекватный.

Так вот, я полагаю, что тот, кто немного осведомлён в том, что происходит в немецкой электронике в последние годы, тот имеет адекватный имидж Германии. Потому что электроника - это симптом прихода нового поколения людей после победы и мэйнстримизации дигитальных технологий. И это новое поколение оказалось поколением кустарных производителей-формалистов (формалисты они потому, что их забота лежит в сфере саунда, а не какого-то содержания или социального значения музыки). При этом они полагают, что выражают чувства/эмоции. Настоящая "компьютер либе" Крафтверк.
Единство бюрократического подхода (сидение перед компьютером в своём оффисе), передовой эстетики (электронный саунд) и дружелюбного гуманизма.

май 2003

 

 

 

 

 

 

Андрей Горохов © 2003 Немецкая волна