Берлинский гитарист Олаф Рупп – крупный мужчина. Голова стрижена наголо. Глаза внимательно выпучены. На большом носу большие очки.
Он говорит гнусаво и протяжно, умиротворяюще и располагающе к себе, но взять чашку с чаем и глянуть сверх неё, залезть к себе в карман и вытащить какую-то бумажку может так ловко и неожиданно, что ты понимаешь – перед тобой находится необычный человек.
В прошлом году на кёльнском лейбле GROB (www.churchofgrob.com), выпускающем импровизационную музыку, вышел компакт-диск Олафа Руппа «Scree».
Звуки акустической гитары летят плотным многослойным маревом, отражаясь от стен невидимой трубы, прорываясь сквозь невидимые нам препятствия, сминаясь и перестраиваясь, часто возвращаясь на старое место, но каждый раз – в несколько ином облике.
Впрочем, эти впечатляющие пассажи обвала звуков – лишь один из элементов музыки Олафа Руппа. Главное же её свойство, как мне кажется – ясность, даже графичность. Это не сам собой льющийся поток, а, скорее, причудливая конструкция, выстроенная из разнохарактерных деталей.
То же самое без лирики: виртуоз Олаф Рупп записывает импровизационную музыку, в большой степени ориентированную на академический авангард второй половины 20 века, то есть на Neue Musik. Его музыка атональна, аритмична, она состоит из последовательности сцен, каждая из которых не только устроена иррационально, но и не похожа на остальные, при этом, не будучи им совершенно враждебной.
Воспринимается эта музыка куда легче, чем настоящая Neue Musik, она более органична и человечна.
Олафу Руппу уже 40 лет. На гитаре он играет без малого 30 лет, импровизационную музыку играет – 15 лет, живёт в Берлине - 10. Профессионального музыкального образования у него нет. В университете он изучал испанский и английский языки, получил диплом профессионального переводчика. Но переводчиком, не работает, дескать, переводчики получают так же мало, как и музыканты.
Знаешь ли ты ноты?
«Умею ли я играть по нотам? Уффф.. я иногда это использую.. но в моей музыке это встречается совсем редко, поэтому постепенно разучиваешься. Я это раньше изучал... В последнее время я начал сочинять музыку для других, для нескольких духовых инструментов, и мне приходится именно писать ноты. При этом самое сложное – не написать ноты, а представить себе, как будут звучать, скажем, пять инструментов, их одновременно исполняющих».
Мой, казалось мне, естественный вопрос: Как он пришёл к своему очень характерному стилю игры на гитаре?, его смутил.
Олаф промямлил, что «со временем это как-то развивается само собой».
Всё началось с рок-группы, в которой он играл. Рок сменился импровизационным роком, музыка стала иметь свободную структуру.
«И только после долгих попыток играть свободно и импровизировать, я обнаружил, что в мире существует много импровизационной, я думал, что это моя блажь, моё открытие. У меня не было никаких образцов, я никогда не слышал других импровизаторов... я подумал: импровизация? Ну, это та чушь, которую гитаристы играют дома, а я буду играть её на сцене. Такое отношение к импровизации прививают тебе и учителя в музыкальной школе. Лишь очень нескоро я понял, что импровизация – это вполне серьёзный рабочий процесс».
Импровизация Олафу трудным делом вовсе не показалась. Он, как гитарист, всегда импровизировал – с 12летнего возраста.
Я спросил: ты уже с детства так странно держал свою гитару – то есть, вертикально поставив её на колено?
Нет, оказалось, что так держит гитару мой собеседник недавно, больше того, это вертикальное положение – вполне традиционно, оно всё больше распространяется в современной гитарной музыке. Раньше во фламенко гитару держали именно вертикально. И китайские мастера игры на лютне пипе тоже держат свой инструмент вертикально. Положение гитары Олаф изменил из-за болей в спине – это бич каждого гитариста, жёстко зажимающего свой инструмент в станок из плеча, локтя, кисти и колена.
«Врачи говорят, что скамеечка, на которую гитаристы так шикарно ставят свою левую ногу на концертах, – это смерть для их позвоночника, – засмеялся Олаф. – Так оно и есть. У тебя всё выворачивается – спина, поясница, тазобедренный сустав.
Вертикальное положение – просто гениально. Тебе не нужно судорожно сдавливать гитару, она сама стоит на левом колене, ты следишь, чтобы она не опрокинулась, и всё. И у тебя появляется возможность играть куда сильнее и быстрее. Удивительно, что именно это – старое традиционное положение».
А есть ещё такая традиция – правда совсем не архаичная, - класть гитару на стол и в ней ковыряться...
«Нет, это далёко от меня. Я раньше пробовал играть на препарированной гитаре, зажимая между струнами верёвочки и палочки, вворачивая в корпус шурупы. Но я заметил, что это делает твою игру неповоротливой, ты не можешь быстро реагировать...
Да, у тебя извлекаются завораживающие звуки, но ты очень медленно добираешься от А до Б. Если музыка развивается от одного звука к другому, то ты когда-то должен вывернуть свой шуруп. Ты должен что-то изменить – и это препятствие в процессе музыки.
И я вижу на концертах, те, кто играют на препарированных гитарах, останавливаются на определённом звуке. Я вижу, что они настроили свой setup, я слышу первый звук... ага! ОК!... То есть музыка довольно долго будет оставаться именно в таком вот состоянии.
Поэтому я полагаю, что все приспособления, которые ты используешь, тебя блокируют. Это мне всегда действовало на нервы – я хотел делать музыку, которая сама собой развивается, музыку, в которой я могу быстро перескакивать от одной звуковой картины к другой».
Другая звуковая картина? Разве есть у гитары – особенно акустической гитары - так много разных возможностей изменять характер звука? Гитара всё-таки не синтезатор.
«Да, гитара звучит как гитара, но для меня многие синтезаторы звучат именно как синтезаторы. Я иногда использую различные окраски звука, но мне, вообще говоря, не интересна игра, ориентированная на саунд...
Многие импровизаторы уже не играют никаких опознаваемых тонов, они ищут новые тембры, новые звуки, новые акустические краски, эффекты... это саунд-эстетика... мне же, прежде всего, интересны последовательности тонов, то есть высот звуков.
Мне важно мои представления, мои идеи выражать массами, совокупностями звуков, у каждого из которых – свой ясный тон.
И я заметил, что такие замкнутые группы тонов для меня начинают обладать собственным саундом. Я не следую за мелодией – то есть линией из тонов, я действую на уровне подвижных групп, облаков. Их ещё называют кластерами. То есть саунд получается из характерных особенностей того или иного облака – мне не надо дополнительно искажать звук эффектами. Это меня только замедляет».
Да, ты играешь непостижимо быстро.
«Это две разные вещи. Когда я сейчас говорю о скорости, я имею в виду скорость реакции – я быстро перехожу от одной звуковой картины к другой. Потому что есть люди, которые играют очень быстро... и всю равно они играют медленно – в том смысле, что музыка практически не движется, не меняется».
Я к месту припомнил компакт-диск «Сентябрь», вышедший тиражом 100 экземпляров. На нём Олаф быстро играет на электрогитаре, а музыка производит неподвижное впечатление.
Два длинных трека бесцветного электрогитарного клокотания – глуховатого, быстро сыгранного, но как бесконечный дождь за окном, неизменного. Нойз-обои ручной работы.
«Да, это и был мой замысел. Я хотел записать огромный статический блок, лишённый всякой экспрессивности, серый блок из шума, в котором есть плотность и масса, но нет движения. Я был потом этой записью недоволен и сегодня я жалею, что её выпустил... это неудача, моё намерение не реализовалось, в музыке постоянно что-то меняется.
Но эта неудачная попытка сделать совершенно неподвижную музыку показала мне одну любопытную вещь. Даже если ты к этому не стремишься, в плотных массах тонов обнаруживаются сдвиги, нити, какие-то темы, которые как-то развиваются. Они органичны, их никто не планировал. Такую музыку можно рассматривать под микроскопом, можно много раз переслушивать маленький пассаж – и ты увидишь, что внутри неё много чего происходит.
Я в то время собирался каждый месяц записывать музыку – музыка для сентября, музыка для декабря, музыка для марта... я просто хотел оглядеться, что вообще возможно, это был исследовательский проект.
Я записал музыку только с одной электроникой – без гитары... потом музыку с гитарой и эффектами... и я медленно понял, что ни электроника, ни эффекты, ни сама электрогитара меня не особенно интересуют. Меня интересуют облака чистых тонов, внутри которых происходят микроскопические события».
Ты можешь сравнить электро- и акустическую гитары?
«В 80-х, 90-х я играл только на электрогитаре. Я очень любил этот гнусавый, искажённый саунд – гранж-саунд... никакие другие звуки электрогитар меня и не интересовали. Только когда я начал играть соло, я понял, что электрогитара негибка. И динамика у неё ограничена.
С акустической гитарой у меня нет ощущения, что мне чего-то не хватает. Этот деревянный звук... огромная динамика...
Хотя в коллективе надо, конечно, играть на электрической, это меня очень раздражает. А вешать звукосниматель на акустическую гитару я не люблю. Поэтому я пока в раздумьях и поисках. И когда я играю не в составе с кларнетистом и контрабасистом – что допускает акустическую гитару, мне приходится играть на электрической».
Официальный дебютный соло-альбом. Часть треков записана на электрогитаре, остальные – на акустической.
Электрическая звучит как неподъёмный каменный идол, тонкости игры смазывают картину и приводят к нойзу. Акустический вариант того же самого получает несколько дополнительных измерений, воздух, свет.
Музыка не сумасшедше виртуозна, а, скорее, изящна. Впрочем, время от времени нечеловеческий фактор проявляется в полную силу.
Почему ты так редко выпускаешь музыку: ведь если ты импровизируешь, ты можешь каждый день заполнять новый компакт-диск?
«Да, ты можешь даже поставить перед собой видеокамеру и все свои репетиции передавать в интернет!
Но хочется ли этого?
Есть коллеги, которые выпускают куда больше, чем я: три-четыре компакт-диска в год. Это позиция. Так можно делать.
Но я не хочу выпускать записи просто потому, что они у меня есть. Компакт-диск – это проект. Я смотрю, кто мне предлагает выпустить альбом, я над ним думаю, я соображаю, что в него входит, что нет, я думаю над его структурой.
Кроме того, альбом – это этап, он должен показать изменение. Альбом – это произведение, замкнутое целое, а вовсе не побочный продукт бесконечно идущей импровизации».
Репетируешь ли ты?
«Да, я – тотальный техник. Я очень много тренирую технику игры, это отнимает много времени, много часов в день».
Записываешь ли ты свои репетиции?
«Нет, я перестал. Раньше я много записывал... раньше часто бывало так, что мне очень нравилось, как я играю, а на записи я слышу, что это – полная дрянь. Бывало и прямо наоборот: прямо подпрыгиваешь, как услышишь, что только что сыграл. Но теперь я развил в себе умение слышать объективно.
Я не хочу всё записывать, мне не нужны коробки, полные кассет. Смысл импровизации не в том, чтобы забивать антресоли своей музыкой. Смысл в том, чтобы быть включённым в этот момент... когда момент прошёл, то и музыка ушла... и это хорошо. Я знаю много художников, которые живут в огромных квартирах, забитых их холстами. Невозможно протиснуться, они живут на складе.
В этом огромное преимущество импровизации – ты открываешь окно, впускаешь свежий воздух, и всё ушло. Правда?»
Как ты вообще контролируешь свой поток звуков? Их так много. Я не верю, что в таком потоке важна именно эта нота именно на этом месте.
«На меня сильно повлияла электронная музыка, я раньше занимался электронной музыкой... И в этой музыке этот вопрос вообще не встаёт – если setup тот же самый (то есть всё установлено по-прежнему), то повторение проблемой не является. Когда играешь вручную, у многих сразу встаёт вопрос: ты можешь то же самое сыграть ещё раз?
Мне он таким важным не кажется.
Да, каждая нота важна. Но и на дереве каждый лист важен. Ты видишь, что каждый лист – на своём месте, они не выросли случайным образом.
Я интересовался этим вопросом – как располагаются листья у различных растений, какие есть закономерности... Ты можешь радоваться дереву, вовсе не отдавая себе отчёт, в каком именно месте общей конструкции прикреплён каждый отдельный листок.
Мне сложно объяснить, что именно происходит. Это не алеаторика, не случайные эффекты.
Для меня важно, что музыка растёт сама собой, что она вырастает из одной сцены в другую... я не люблю, когда я что-то сочиняю, заранее придумываю – скажем, от такой конфигурации «уу-у» перейду к «уУе-у»... результат всегда меня разочаровывает. Я люблю вещи, которые сами собой происходят, когда гитара сама на себе играет.
Да, я понимаю, что эта метафора ничего не объясняет.
Хорошо, ты руководишь большим тепловозом и когда-то надо решать, куда ты будешь рулить... ты реагируешь, зная, где ты находишься. Конечно, всегда происходит планирование... но ты не планируешь каждую деталь. Это как живопись толстой кистью. Ты знаешь, где ты можешь мазнуть, но в процессе исполнения появляется много деталей».
Я часто сравниваю импровизационную музыку с абстрактной живописью, скажем, в духе Джексона Поллока, со своего рода кое-как организованным хаосом, когда на первом месте стоят энергия и плотность.
«Хаос? Нет, я вижу свою музыку совсем не хаотичной, на самом деле, в ней всё довольно упорядочено, в ней много закономерностей, структур...
Хаос для меня – нечто совсем иное, хаос - это когда музыка вымучена. Когда слишком многого хотелось, слишком много запланировано. Когда много намерений, то они сталкиваются... и происходит неразбериха и невнятица.
В музыке, которой я занимаюсь, есть структуры, внутренние связи, мелодические линии, внутренняя логика композиции... всё это можно проследить, когда ты в неё всматриваешься».
Да, у тебя, очевидно, есть стратегия игры – скажем, часто слышны петли – loops, которые ты играешь, или несколько состояний, между которыми ты туда-сюда прыгаешь...
«Да, есть разные стратегии, но мы как раз и говорим о том, как они формируется или спонтанно меняются.
Когда ты планируешь свою музыку, то это значит, что ты забегаешь на долю секунды перед музыкой, ты заглядываешь в непосредственное будущее, ты знаешь, что последует сейчас. Есть гитаристы, которые напевают свою импровизацию – они, как шахматисты, знают, куда пойдут.
Можно, наоборот, слушать, что у тебя получилось – то есть чуть-чуть опаздывать. Ты при этом слышишь всё, что сыграл, ты можешь всё анализировать и соображать, куда имеет смысл сдвинуться... но при этом удлиняется время твоей реакции. Ты просто не успеваешь реагировать. Непосредственная музыка, интуитивная музыка идёт другими путями. В ней важно слышать себя не с опережением, и не с запаздыванием, а именно точно в настоящий момент времени».
(CD-R, GROB, 1998)
(CD, GROB, 1999)
Два неназванных альбома импров-нойз-дуэта Олафа Руппа и Гётца Рогге. Гётц – видео-художник.
Никаких инструментов нет. Эффекты и педали подсоединены к микшерному пульту. В сети возникают помехи (Feedback), которые прогоняются сквозь эффекты, их кусочек запоминается в гитарной педали (мини-семплере), он крутится в бесконечном цикле, всё вместе опять подаётся на вход.
Музыка пропитана грубо фильтрованным нойзом. Медленно меняющимися петлями она ползёт в гору.
В 1999 я решил, что хватит с меня нерасчленённой тупости Merzbow и Aube, я буду лучше слушать интеллигентный нойз Beastieshopbeach.
Сегодня я изумляюсь, какие толстые нервы были у меня совсем недавно.
Олаф Рупп в сети: www.audiosemantics.de
май 2003