На самом деле, моё интервью с участниками мюнхенского ансамбля Lali Puna должно было состояться ещё в прошедшем ноябре (2001), у них как раз вышел новый альбом, и они ездили по Европе с концертным турне. Интервью мне было обещано, но из-за того, что я лишь к концу недели разобрался, «какое сегодня число», интервью я пропустил.
Поймать Лали Пуну я смог лишь на фестивале Sonar, без большого преувеличения можно сказать, что я поехал в Барселону именно в надежде наверстать упущенное.
После нескольких дней звонков и и-мэйлов, я всё-таки встретился с певицей Валери Требельяр и барабанщиком Кристофом Бранднером.
Группа давала массу интервью, которые были, разумеется, заранее согласованы, кроме того, Валери – которая работает журналисткой на Баварском радио, сама бегала по фестивалю с микрофоном в руке. Времени не было абсолютно, но мне повезло.
Историю группы можно упаковать в двух словах: Lali Puna создана в 1998. Тогда это был дуэт Валери Требельяр и басиста Маркуса Ахера.
Дуэт быстро вырос и дополнился барабанщиком Кристофом Бранднером и клавишником Флорианом Циммером. Впрочем, все участники группы используют синтезаторы, семплеры и компьютеры, на концерте, при этом, Lali Puna выглядят как настоящая команда – барабанщик, басист, клавишник, Валери поёт и тоже играет на синтезаторе.
Группа больше не указывает, кто на чём играет - это перестало иметь значение.
Lali Puna – составной элемент конгломерата родственных групп.
Только Валери ограничивает свою музактивность Лали Пуной, басист Маркус Ахер входит в состав Notwist и Tied & Tickled Trio, барабанщик Кристоф Бранднер стучит и в группах Console и Tied & Tickled Trio, а клавишник Флориан Циммер – участник групп Iso 68 и Fred Is Dead.
Эти группы находятся в постоянном творческом контакте, меняются записями и идеями, музыканты часто – и довольно энергично – эти идеи обсуждают... В результате, все эти коллективы звучат непохоже друг на друга, у каждой есть свой характер.
Lali Puna выпустили несколько недолгоиграющих пластиночек, и два студийных альбома. Последний вышел в ноябре прошлого (2001) года. Он называется «Scary World Theory» (Morr Music) - «Теория пугающего мира» или даже «Теория мира, уподобившегося фильму ужасов».
Имеется в виду реально существующая теория американского социолога Джорджа Гебнера. Человек, который воспринимает мир только сквозь телевизор, то есть как кино, уверен, что окружающий мир состоит исключительно из опасных и пугающих вещей, окружающий мир становится одной большой опасностью, человек и в самом деле начинает видеть вокруг себя вещи, которых научился бояться в телевизоре. И ведёт себя соответственно, то есть переселяется в атмосферу фильма ужасов.
Раньше такое поведение было характерно лишь для детей с неустойчивой психикой - скажем, увидев фильм-сказку «Похищение луны» (кажется, он так назывался), я стал панически бояться темноты, под ванной мне чудилась мохнатая «лапа». Теперь что-то подобное характерно для всех нас, мы не в состоянии отделить наш собственный жизненный опыт от того, что мы испытали всего лишь как телезрители.
Валери Требельяр написала на эту тему дипломную работу в университете.
Как я понимаю, смысл альбома состоит в утверждении, что не надо бояться тех вещей, которые показывают по телевизору. В реальной жизни опасности тоже есть, но они – совсем другие.
Есть ли в группе разделение ролей? - спрашиваю я Валери – Скажем, ты только поёшь и не мешаешь мужчинам делать музыку?
Валери смеётся.
«До сих пор часто бывало так, что все вещи сначала были совершенно готовы, мы делали их совместно с Маркусом, и только потом мы их в студии разучивали с группой, фактически занимались аранжировкой уже написанных песен. Теперь мы пробуем работать над песнями как группа, то есть все вместе всё обсуждают и сочиняют».
В записях слышно, что твой голос совсем не сливается с музыкой, существует зазор между музыкой и твоим голосом... Это мне нравится, музыка не поддерживает голоса, он очень одинокий... Нет ли в этом концепции?
«Что? – изумилась Валери. – Нет-нет, мы стремимся к тому, чтобы никакого зазора между музыкой и голосом не было. Голос записан довольно негромко, он утоплен в музыке, он должен восприниматься как музыкальный инструмент. Это не так как у таких групп... ну, не знаю, как у Pulp - у которых голос вытащен на передний план».
Насколько у вас всех сходные взгляды на музыку? – спросил я барабанщика Кристофа.
«Очень сходные, иначе мы не играли бы все вместе. Но я не могу сформулировать, что именно нас всех объединяет. Скорее это то, чего мы все хотим избегать – огромного количества поп-клише. Что конкретно? Ой, что-то мне ничего не приходит на ум конкретного... Ну, скажем, первое – это, грубо говоря, отказ от звёздности, от претензий на статус поп-звезды...»
Разве это относится к музыкальному вкусу?
«Конечно. Речь идёт не только о твоём поведении или внешнем виде, но и о том, как ты мыслишь музыку, как её строишь, что пытаешься ею сказать».
Валери: «В качестве того, что нас всех объединяет, я могу назвать представление о том, что мы - инди-группа. Но у участников Лали Пуны, конечно, самые разные пристрастия. Басист Маркус слушает буквально всё – и джаз, и нойз, и экспериментальную музыку – то, что я никогда не буду слушать. Но всё это проникает в нашу музыку. Скажем, Маркус всё время предлагает внедрить тот или иной элемент из регги или даб-музыки, что я далеко не всегда одобряю, но иногда всё-таки это происходит».
ОК, Маркус – экстремист, а какие у тебя самой музыкальные предпочтения?
Валерия: «Для меня всегда были важны такие музыканты, как, скажем, Лори Андерсон, или, точнее, ранняя Лори Андерсон. Kraftwerk. А Stereolab подтолкнули меня к тому, что я решила сама что-то начать делать: мне они не просто очень понравились, я подумала – пожалуй, это и у меня получится - без сложных синтезаторных пассажей, а очень просто и монотонно. В принципе, из этого и получилась Lali Puna»
Я очень рад, что тебя встретил, - заявил я барабанщику Кристофу. – Так редко увидишь живого барабанщика! Не считаешь ли ты, что относишься к вымирающему виду?
«Не знаю... Я по-другому не могу играть...
Другие могут стучать экономно и не тратят так много энергии как я, но я колочу изо всех сил».
Оказывает ли на тебя влияние существующая электронная музыка, точнее, технология её изготовления: зацикленные барабанные сбивки и подобные вещи?
«Разумеется. Мне электронная музыка вовсе не враждебна. Я и сам играю очень минималистично».
Программируешь ты ритм-треки на компьютере? Есть ли у вас кто-то, кто несёт ответственность, скажем, только за ритм-треки?
«Конечно, я работаю и с компьютером, и с ритм-машиной. Нет, разделения ролей нет, только одно исключение – Валери, она пишет тексты и поёт. Всё остальное мы делаем вместе. Каждый приносит свои предложения – ритмы, звуки, вообще – акустические идеи, мы всё это обсуждаем и делаем из этого песни».
Вот, у меня к тебе вопрос как к профессионалу ритма. Часто приходится слышать, что все ритмические фигуры себя исчерпали, напроизведено очень много ритмов, они просто перестали цеплять... конкуренция слишком велика. Давит ли на тебя это разливанное море ритмов и брейков?
«М-м-м-м, да, нет. Я чувствую внутри себя, какой брейк подходит, а какой нет. Если я убеждён, что этот ритм подходит к той вещи, которой мы занимаемся, если и мои коллеги в этом убеждены, то... ошибки быть не может. Этот ритм становится частью музыки, и не имеет значения, использовался ли он уже тысячу раз или нет».
В каждом интервью с Lali Puna всплывает слово «инди-группа»... Это очень старое слово, я даже не уверен, что оно сейчас ещё имеет какой-то смысл... Что такое инди? Что слово «инди» происходит от «индипендэнт» – «независимый» - я, конечно, в курсе.
Кристоф: «Инди – это политическая позиция, особый взгляд на вещи».
Валери: «Нет, для меня слово «инди» связано с альтернативной гитарной музыкой... В 90-х такие группы как Sonic Youth, Pavement, Nirvana показали, чем «инди» отличается от того, что принадлежит концерну звукозаписи, то есть появилась оппозиция «инди»/«мэйджор».
ОК, независимый, альтернативный, политическая позиция... Можно ли сказать, против чего настроена Lali Puna? Я имею в виду мессадж?
Валери: «Это звучит, возможно, патетично и вообще глупо, но в последнем альбоме для меня лично было важно то, что люди моего возраста...»
Прости, сколько тебе?
«28... да, так вот, люди моего возраста начинают профессиональную деятельность и совсем не думают, на кого они работают. Нет никакого протеста или хотя бы сомнения. Это настоящее потребление – человек потребляет любое рабочее место, если оно обещает карьеру и деньги... Но ведь все концерны ужасны! Это была и моя проблема, я довольно долго работала на крупном телеконцерна, который недавно разорился... так вот, там были такие люди, такие отношения между ними, такое отношение к тому, чем мы занимались, что я поняла – я не в состоянии этого выносить».
Что же делать?
Кристоф: «Компромиссы, по-видимому, неизбежны. Но ты должен отдавать себе отчёт в том, что идёшь на компромисс, и что где-то лежит граница, которую ты переступать не будешь. Что ты не всё, что вокруг тебя происходит, находишь отличным, даже если это и способствует твоей карьере».
Валери: «Я вовсе не хотела создать новую утопию, это сегодня и невозможно. Мне было важнее привлечь внимание к этому обстоятельству. Сама я просто уволилась с работы. Но я не призываю всех немедленно увольняться, скорее – начать отдавать себе отчёт в том, чем ты занимаешься, кто твои начальники, чего они, собственно, хотят... и так далее».
Для чего вы вообще делаете музыку? Чтобы мир изменить? Молодёжь развлечь?
Валери смеётся: «Или стать знаменитыми? Нет, у нас личные причины. Для меня была очень важна возможность сказать то, что я хочу, показать свою позицию, а не просто делать нейтральную электронную музыку. Да, можно сказать, что это наш план».
Слушатели электронной музыки воспринимают эту самую электронную музыку довольно абстрактно, - замечаю я, - она нейтральна и стерильная. В этой ситуации Lali Puna превращается просто в классную электронную команду с холодным женским голосом, который поёт иногда по–португальски, значит, там и нечего понимать...
Нет ли в этом противоречия? Не жалко ли вам, что многим наплевать, есть ли у вас что сказать, или нет?
Валери: «Это не совсем так. Я получила много писем с реакцией на мои тексты. Ну, и в случае Stereolab тоже далеко не все понимают то, о чём Летиция поёт по-французски, но все понимают, что она не кривляется, а говорит о чём-то важном... потом появится интерес и к текстам... их при некотором усердии несложно найти в интернете».
Кристоф: «Мне кажется, тексты Лали Пуны довольно ясны, даже плакатны, их невозможно не расслышать. Мне спонтанно приходит на ум строчка «Quit your jobs» - «Уходите со своей работы». Её все расслышали. Этот призыв понятен всем, никто не спрашивает: почему я должен уйти со своей работы, это каждый понимает, нам скорее пишут – я слаб духом, я не могу уйти. Прозрачна и строчка «dont work for the people you cant trust» – не работай на тех, кому ты не можешь доверять».
Когда я попытался выяснить, в чём состоит звуковая эстетика Лали Пуны, Кристоф повторил, что они определённо избегают известных клише и ходов, скажем, не используют известные пресеты синтезаторов или заезженные ритмические фигуры, и, разумеется, много работают над каждой песней – прилаживают друг к другу звуки, пробуют массу разных вариантов. Этот перебор возможностей идёт очень долго, это трудоёмкий процесс, но результат должен удовлетворять всех участников группы.
Акустическая картина музыки вовсе не проектируется, она возникает в процессе работы, все решения принимаются интуитивно. Только так можно придти к предпочтению одних звуков – или комбинаций звуков – другим, которые становятся неинтересными или даже омерзительными. Но такие предпочтения формируются в результате многотрудного экспериментирования.
«Кроме того, - продолжает Кристоф – на нас всех влияет та музыка, которую мы слушаем, мы вовсе не изолированные от окружающей жизни люди, мы многое слышали и продолжаем слушать. И, наконец, немаловажно то обстоятельство, что все мы считаем Лали Пуну безусловным поп-проектом, то есть мы сознательно делаем поп-музыку.
То есть ясно, что, во-первых, это электронная музыка, и во-вторых, что это поп. Это и есть те рамки, в которых мы движемся, и которые накладывают ограничения на те аудиоэксперименты, которыми мы занимаемся».
Валери: «У нас всегда есть мелодия и шум, мелодический элемент и что-то, что ему мешает. Мы стараемся дойти до самого поп-края. Но чтобы музыка не превратилась в китч, мы применяем элементы, которые являются помехами. Иными словами, мы двигаем музыку к откровенному попу, и одновременно страхуем её от попадания в сферу китча. Именно это и можно было бы назвать нашей «концепцией звука».
То есть у вас поп нейтрализован и обезврежен шумом и искажением?
Валери: «Да! Но тут же я добавлю, что шум, помехи вовсе не должны ввергать кого-то в стресс, терроризировать... При этом благозвучия тоже нет, беспокоящие элементы присутствуют постоянно, на протяжении всего альбома».
Но это очень известная идея! Ян Вернер из Mouse On Mars тоже говорил что-то подобное: слушателя должен пугать не сам по себе лютый шум, но подозрение, что музыка в любой момент может сойти с рельс.
«Да, точно! - воскликнула Валери, - Mouse On Mars раньше применяли именно эту идею, теперь они уже далеко в своём космосе от неё отошли, я не думаю, что они ещё имеют какое-то отношение к попу, но во времена их альбома «Iahora Tahiti» у них как раз была эта концепция. Она мне очень понравилась».
«Это общий принцип, электронной музыкой дело вовсе не ограничивается, - мудро замечает Кристоф, - скажем, у Sonic Youth есть откровенные поп-вещи, которые внутри себя уравновешены чем-то действующим на нервы, лавиной грохота, скрежетом, чем-то совсем не попсовым. От этого возникает напряжение. Да, это общий принцип».
Не кажется ли вам, - задумываюсь я, - что эта схема уже не очень–то и работает? Разве сейчас не всё разрешено? Разве не всё является попом? То есть я хочу сказать, что в вашей ситуации одни поп-элементы уравновешивают другие, а самому попу как многоголовому глобальному явлению нам противопоставить нечего. Всё разрешено, всё – поп.
«Да, так тоже можно смотреть на вещи. – говорит Валери – Мне тоже кажется, что сегодня всё разрешено, по-видимому, так движется мода. Я же считаю важным снова начать проводить границы».
Возможно ли развивать концепцию Лали Пуны? Оба альбома звучат довольно похоже друг на друга. Можно ли сделать шаг дальше?
«Трудно сказать, - задумывается Валери. – ну, например, мы с Маркусом недавно открыли для себя инди-хип-хоп, группу cLouddead, лейбл Mush – нас это очень заинтересовало... мы, наверное, не сможем, да и не захотим это воспроизводить, но на нашу музыку это может как-то повлиять. Или мы ещё что-то найдём. Конечно, мы ни в коем случае не хотим повторять то же самое, что мы уже сделали».
Живьём Lali Puna звучит не очень похоже на студийный альбом...
Кристоф: «Это комплимент, это характерно для хороших групп. Мы к этому стремимся».
На компакт-диске всё сдержанно, минималистично, холодно, а на концерте ты жаришь со всей силы по тарелкам.
Кристоф: «Да, это правда. Но концерт имеет другую энергию, сначала мы играли очень точно – как на студийной записи, а потом концертные версии развились и удалились от оригинала, кое-где поменялись ритмы, аранжировки...
Дело в том, что у концертного выступления совсем другие претензии. Если бы мы играли сейчас один в один с компакт-диском – смотреть на это было бы скучно, ты бы чувствовал, что чего-то всё время не хватает.
Энергии».
июль 2002
