М У З П Р О С В Е Т

Должен сразу признаться, что Берлин – с его просторами и невероятной футуристической архитектурой - произвёл на меня куда более сногсшибающее впечатление, чем сама конференция. Каждый день, проходя по Потсдамерплатц, где острыми углами впиваются в небо стеклянный Сони-центр и светлокоричневый Даймлер-Бенц-центр, я думал: куда вбухано больше ума, фантазии, таланта и современной технологии – в компьютерную музыку или в небоскрёб? Дело вовсе не в размерах современных зданий, а в их конструкции, в дизайне. Находясь в щели между двумя геометрическими громадинами хочется взвыть и полететь... Надо сказать, что сверхсовременная компьютерная музыка такого воздействия не оказывает.
Собственно, я хотел не столько познакомиться с новыми достижениями музыкально-компьютерной мысли, сколько убедиться в справедливости своего любимого тезиса – музыка, в данном случае – компьютерная, находится в состоянии застоя, ничего интересного в ней не происходит, бесконечно жуётся одно и то же, и никому она, бедная, не нужна.

Когда я набросился с вопросами на Петера Кастине (Peter Castine) – профессора Берлинского технического университета, композитора и одного из организаторов конференции, - он не смог мне долго сопротивляться и признался, что компьютерная музыка – дело устоявшееся, традиционное и революцией не пахнущее.
Петер Кастине рассказал, что конференция проходит раз в год, каждый раз – в новом городе, в первый раз она проводилась в 1974. За ICMC стоит Ассоциация электронной музыки, американский журнал «Computer Music Journal» печатает статьи многих постоянных участников конференции, которые в свою очередь сотрудничают в крупнейших университетах мира.
Компьютерная музыка вовсе не стала мейнстримом, и серьёзные музыканты боятся её как чёрт ладана. В свою очередь, композиторы, занимающиеся компьютерной музыкой, не торопятся брататься с дилетантами, копающимися в песочнице экспериментального нойза. А те, в свою очередь, сверху вниз смотрят на техно-продюсеров.
Так вот, мне было интересно, насколько существенна граница между всеми этими сферами музыкотворчества.

Компьютерная музыка – это не стиль, это музыка, для изготовления которой применяется компьютер. Грубо говоря, существуют три области применения компьютеров.
Во-первых, компьютер выполняет роль помощника в создании партитуры, иными словами, в соответствии с заданными правилами генерирует ноты, которые потом может исполнить синтезатор или живые музыканты. Это обширная область алгоритмической композиции.
Вторая сфера – это анализ и генерация звука: от элементарной реверберации, до довольно непростых алгоритмов спектрального анализа и ресинтеза. На конференции была продемонстрирована программа FFTease для макинтошевской программной среды MAX/MSP. FFTease позволяет выделять и ресинтезировать гармоники из любой музыки. Сумма сорока гармоник звучит почти как оригинал, но сумма двух-трёх уже не имеет ничего общего с первоисточником. Для примера использовалась песня в исполнении американского эстрадного певца Дина Мартина – большой оркестр, хор плюс приятный мужской баритон. Три гармоники звучат как минималистический эмбиент – невозможно опознать ни ритма, ни мелодии. Сумма всего лишь трёх синусоидальных осцилляторов звучала довольно богато и интересно. Дело в том, что при ресинтезе точно воспроизводятся все изменения амплитуды каждой из гармоник.
Программа позволяет довольно свободно обходиться с частотами и амплитудами, а также устраивать морфинг. Широко известен графический морфинг – когда женский портрет кадр за кадром трансформируется в тигриную морду, такого же сорта процедура существует и в аудиосфере, причём в реальном времени. Демонстрация сопровождалась шутками и прибаутками, программа FFTease была написана за год, она совершенно бесплатна и может быть загружена из интернета. Никаких революционных открытий в ней нет, это попросту удобный инструмент, но при этом куда более хитрый, чем семплер. Я даже задумался на тему, является ли воровство спектральных характеристик чужой музыки шагом вперёд по сравнению с воровством просто аудио-файлов.
Проблема только в том, что практически все подобного сорта университетские разработки относятся к Макинтошам. Если для PC что-то и делается, то только для операционной системы Linux. Было и одно исключение – программа Open Sound World предназначена для Windows, но она ещё не готова.
Вообще же у меня сложилось впечатление, что программная среда MAX/MSP является общепризнанным стандартом для изготовления и исполнения компьютерной музыки.

К своему огромному удовольствию и изумлению я имел возможность убедиться, что появляются новые методы синтеза звука, реализуемые на бытовых компьютерах. На конференции был продемонстрирован так называемый scanned synthesis – то есть сканирующий синтез.
Имеется в виду примерно вот что. Представьте себе такую модель. Массивные шарики, соединённые друг с другом пружинками, связаны в кольцо. Удар! и некоторые шарики приходят в движение, вся конструкция начинает колебаться. Компьютер сканирует - отсюда и название – последовательность шариков и вычисляет, где каждый из них будет находится в следующий момент. Оказывается, что получающийся звук устроен довольно сложно и интересно, он напоминает звучание дребезжащей металлической струны. Изменяя степень натяжения пружинок, массу шариков, а также вставляя новые связи между шариками, можно добиться довольно разнообразных и, что самое главное, производящих живое впечатление звуков. Такого род модель называют «разумным осциллятором», понятно, что две таких модели можно соединить друг с другом и они будут влиять друг на друга... В общем, это огромная новая тема для исследований. Этим делом – среди многих прочих - занимается бодрыий сухой старикан по имени Мэкс Мэтьюз (Max Mathews). Это тот самый человек, который в начале 50-х годов получил первый в истории мироздания дигитальный звук. Упомянутая мной программа MAX названа так именно в честь Мэкса Мэтьюза.

Программу, реализующую сканирующий синтез, можно скачать из интернета. Надо посетить сайт csound.com. Кстати, csound – это один из самых известных языков программирования, специально разработанных для музыкальных целей, csound существует на всех платформах.
Csound генерирует аудиофайлы, в csound встроена бездна программ, вот с недавних пор появился и scanned synthesis. Кстати, исходный текст программы тайной не является, поэтому умеющие программировать на языке C могут взять быка за рога.

Конференция проходила таким образом. Каждый день был устроен совершенно одинаково. В 9 утра начинаются доклады, которые проходят параллельно в трёх залах. Доклады – как это и бывает на научных конференциях – ужасно научные, полные терминологии и понятные тем, кто с данной темой знаком. Каждый доклад идёт двадцать минут, конечно, за такое время ничего не расскажешь, фактически это объявление о том, что группа специалистов в таком-то университете занимается решением какой-то довольно частной проблемы. Одновременно проходят демонстрации компьютерных систем – это уже куда более живая вещь, можно поговорить с разработчиками, посмотреть на экран компьютера, но, проблема, как я уже сказал, состоит в том, что практически все разработки касаются программной среды MAX/MSP для Макинтоша, а я с Макинтошем не очень знаком. Но всё равно было интересно. MAX – это программная среда, оперирующая с МИДИ-нотами, МАХ позволяет строить диаграммы, сквозь которые идёт поток МИДИ-нот. MSP – это расширение МАХ для аудио-потока.

В 14:30 – концерт в Маттэускирхе. Церковь выкрашена изнутри белой краской, в ней много света, но общее впечатление несколько стерильное и больничное. Вокруг сидящей публики – собиралось человек по 500 - стоят 16 динамиков. Звук идёт со всех сторон, мечется из угла в угол, катается по кругу.
Вся музыка, которую я слышал на концертах ICMC, была многоканальной, но честно говоря, я так и не смог решить, нравится мне это или нет. Ощущения объёмного, трёхмерного звука, так сказать, акустической плазмы так и не возникает, а большое количество динамиков создаёт эффект кинозвука.
Очень часто в исполнении того или иного произведения принимали участие живые музыканты, игравшие на вполне традиционных инструментах. Но несущийся из колонок звук был вполне компьютерным.
Это, как я понял, довольно значительная тенденция, это третья область применения компьютеров в музыке. Музыканты вовсе не играют под заранее записанную фонограмму, компьютер анализирует поступающую акустическую информацию и гибко на неё реагирует. Как именно – определяет написанная композитором программа. Всё в целом можно интерпретировать так: звук живых инструментов управляет поведением компьютера. Такого рода сочинения демонстрируют довольно подвижный и изменчивый компьютерный звук.

Надо сказать, что современная серьёзная компьютерная музыка звучит очень неэлектронно. Употребляемые звуки похожи на естественные и почти всегда их можно узнать – вот это звук шагов, это звук - морского прибоя, это - шум толпы, это - на пол падают какие-то железки, это в бумажном пакете хрустят мелкие камешки, это удар по клавише игрушечного пианино... вот кто-то запел сквозь подушку, вот засвистели птички и так далее без конца. Но доверять такого рода ассоциациям, как правило, нельзя – звук, напоминающий стук и позвякивание камешков, которые сыплются на струны рояля – результат сложного синтеза.
У меня, честно говоря, не сформировалось однозначного отношения к такого сорта узнаваемым звукам. Вопрос этот не такой простой.
Возьмём, скажем, удар. Можно ли представить себе резкий и сильный удар сам по себе, без того чтобы он был на что-то похож, чтобы он не был ударом чего-то о что-то? То есть не был похож ни на удар ладонью по барабану, ни на удар захлопываемой двери, ни на удар металла о металл, ни на шлепок от падения мокрой тряпки на пол, ни на электрический разряд, ни на что-то иное...
Но похоже, что любой характерный звук тут же вызывает сильную ассоциацию. Непроизвольно возникающие картинки меня довольно сильно раздражают – скажем, во многих услышанных произведениях мне чудились хлопающие двери, кричащие птицы, хрустящее под ногами стекло и катающиеся по полу шарики...
Я утешаю себя тем, что, наверное, надо больше и внимательнее слушать музыку и вообще – окружающие нас звуки, может быть, я тогда сумею почувствовать разницу.
Ведь не может же быть, чтобы все искусственно произведённые шумы, которые не являются звуком музыкальных инструментов, моментально опознавались в качестве звука, изданного реальным и вполне узнаваемым предметом.
Как известно, в визуальной сфере несложно добиться комбинации линий и пятен, не похожих ни на птичку, ни на рыбку, ни на дерево, ни на человеческое лицо. Мне кажется, что и в аудио-сфере должна быть возможна подобная же абстрактность.

Так, где бишь мой рассказ бессвязный? Да, я рассказывал о концертах в Маттэускирхе. Эти дневные концерты длились всего один час, после чего я заглатывал турецкую творожную лепёшку – от которой мне на третий день стало плохо – и бежал в находящийся неподалёку музей музыкальных инструментов. В зале этого музея в окружении 16 колонок можно было прослушивать произведения, представленные на предыдущие конференции ICMC. Иными словами, это была грандиозная ретроспектива компьютерной музыки. Каждый день два часа.
В восемь вечера в огромном зале Академии Художеств начинался третий концерт, который длился часа три. Качество звука было просто умопотрясающее, колонки, расставленные по кругу у стен, – громадными и многочисленными.
Звук мог быть то тихим и едва слышным, то вырастать до чудовищной громкости и при этом совершенно не подавлять слушателя. Я понял, что с идеей слушать подобную музыку в домашних условиях можно спокойно распрощаться. Я уже не говорю о том, что музыку на восьмидорожечной дигитальной плёнке не выпускает ни один лейбл.
И в Академии художеств исполнялись как чистые фонограммы, так и произведения с участием живых музыкантов. Примерно на третий день я заметил, что присутствие живых музыкантов привносит довольно неожиданный эффект: звучащая музыка воспринимается именно как музыка. Дело в том, что носящиеся по залу из угла в угол непохожие друг на друга странные звуки, как правило, не слипаются в единой целое. В лучшем случае они воспринимаются как последовательность картин, своего рода акустических стоп-кадров. Музыкальный же инструмент своим тембром – будь то скрипка, контрабас или фортепиано - как бы объединяет и скрепляет расползающееся акустическое пространство.

В одиннадцать–полдвенадцатого вечера концерт в Академии художеств подходил к концу, и я, шатаясь от услышанного, вяло брёл на электричку, чтобы добраться до клуба Podewil, а электричка (или по-местному S-Bahn) - это самый удобный и быстрый транспорт в Берлине. В клубе Подевиль каждую ночь проходил фестиваль off-ICMC, впрочем больше чем на час-полтора меня не хватало.
Клуб Подевиль – это громадное двухэтажное здание с большим фойе, лестницей, коридорами, огромным концертным залом и небольшой комнатой, которая нежно называется «клуб». Все пространства были заполнены нечеловеческим свистом, воем и лязгом. Громкость звука такая, что просто глаза вылезали из ушей.
В самой изящной комнате стены выкрашены в зелёно-белую полоску, расставлены белые кресла, в углу даже приютилась пальма, в другом углу – две девушки за стойкой продают пиво. Помещение заполнено малоподвижным народом, у стены сидят два молодых человека за портативными компьютерами–лэптопами (впрочем, laptop – это PC, а портативные Макинтоши называются PowerBook) и издают чудовищный лязг и свист. Настолько физически ощутимый, что хоть топор вешай.
К моему большому и искреннему сожалению между серьёзной компьютерной музыкой и дилетантской – действительно, дистанция огромного размера. Нойз – это панк-рок сегодня. Он ужасно примитивен и однообразен: каких-либо изысков, красот или полёта ума и фантазии от него ожидать не приходится. Как правило, компьютер гоняет один и тот же loop, но даже если это несколько огрызков шума, то акустическая ситуация в целом всё равно не меняется. Ещё одна характерная деталь самодельной компьютерной музыки – это её тягучесть. Нойз тянется, это поток, ядовитая жижа, серьёзная же музыка состоит из отдельных кусочков и постоянно меняет громкость звука.
Видел я и живого Merzbow – то есть Масами Акиту. Это не очень юный и очень худой японец в тонких очках. На нём – серый пиджак, на плечах которого лежат длинные чёрные волосы. Под пиджаком – чёрная майка со словом Merzbow, на спине – тёмно-зелёный туристский рюкзак, как я подозреваю, с компьютером – ведь Масами Акита недавно перешёл на дигитальную технологию. Он ни с кем не разговаривал и держался очень напряжённо и потерянно.
Совместного выступления Масами Акиты и Збигнева Карковского я не перенёс: не было сил терпеть не столько чудовищную громкость, сколько невыносимый тембр – напоминающий скрип железа по стеклу. В собственно музыке при этом почти ничего не происходило.
Выступление берлинского минимал-героя Карстена Николая (Carsten Nikolai) показалось мне довольно обычным оглушительным техно. Кто заметно отличался от всех остальных – так это американский композитор Фил Ниблок (Phill Niblock), впрочем, я не понимаю, как он оказался в таком соседстве. Говорят, сам захотел выступать в клубном, а не в академическом контексте. Фил Ниблок – бородатый и пузатый дядечка в очках, он извлёк из своего компьютера гуделку минут на сорок – очень торжественную, возвышенную и героическую.

Scanned synthesis:
http://www.csounds.com/scanned/index.html

Csound:
http://www.csounds.com/

Csound довольно неуклюж и старомоден, но ему посвящена масса сайтов. Современный музыкальный язык программирования номер один – это SuperCollider (только для Макинтоша):
http://www.audiosynth.com/