НЕМЕЦКАЯ ВОЛНА
М У З П Р О С В Е Т

 

 

Вышедшая в 2002-ом году недолгоиграющая пластинка французского проекта Electronicat удивила меня смесью раздольно плывущего сырого гитарного нойза, на редкость скупого бита из ритм-машины и время от времени всплывающего вокала, сильно напоминающего то шансон годов 50-х, то синти-поп 80-х.
Сумасбродный диско-панк, - решил я, как я обычно решаю в такого рода случаях. Но когда я осознал, насколько велик и могуч бум вокруг такого явления как электроклэш, а также вокруг такого явления как «возвращение рока», а также вокруг такого явления как «возвращение песни», то проект Electronicat перестал казаться какой-то единичной странностью.

Electronicat «21st Century Toy» (2003, disco B www.diskob.com)
«Игрушка 21 века». Не возможно не расслышать намёк на «20th Century Boy» T.Rex.
Музыка устроена так же, как и раньше: на переднем плане упруго пульсирует гитарный нойз, плюс ритм-машина, плюс вокал, впрочем, не всегда. Иногда идущие в цикле гитарные пассажи очень напоминают рок-н-роллы 50-х и 60-х годов, до того, что треки кажутся просто каверверсиями – настолько узнаваемы ритмы и аккорды.

Я очень обрадовался возможности поговорить с Фредом Биго – человеком, стоящим за проектом Electronicat, он приехал в Кёльн в рамках своего европейского концертного турне.
Фред оказался крепким коротко стриженым человеком, одетым во всё джинсовое. На ногах – красные кеды. Руками он не размахивал, глаз не пучил и рож не строил, говорил, не двигая головой, ровным почти бесцветным голосом, вообще производил впечатление человека, занимающегося своим делом уже давно, много чего перепробовавшего и потому неуместного энтузиазма не проявляющего. Фред держался как профессионал, моим вопросам не удивлялся, отвечал кратко и точно, в отвлечённые рассуждения не пускался и быстро исчерпал тему.

 

 

Фред Биго – гитарист, играет с раннего детства. Музыкального образования у него нет, в панк-группе, которую он в конце 80-х основал, никаких сложностей не требовалось. Сам он стиль этого коллектива называет «психо-поп».
Группа действовала в городе Лавале, в котором Фред и родился. Группа дала много концертов, провела много времени в студии, записывая демо-версии песен. Ей был обещан контракт с гигантом звукозаписи, но Фред бросил всё и уехал в Париж изучать изящные искусства.
В Париже в начале 90-х он попал в совсем иную компанию. Во-первых, Фред стал сотрудничать с хореографами и озвучивать постановки современного балета. Меня эта тема очень заинтересовала – панк-гитарист становится импровизатором, сопровождающем современную хореографию, я стал выспрашивать, что это были за танцы, что это были за импровизации, но Фред лишь сказал, что «современный балет... он и есть современный балет». Импровизации в его случае подразумевали применение большого количества специальных эффектов, искажающих и изменяющих звук – фильтры, дилей, ревербераторы, дисторшен. Никакого быстрого движения пальцев по струнам, смен темпа, новых тем и настроенный и тому подобных реакционных вещей от него не требовалось.
Второй сферой его деятельности стало участие в оркестре гитаристов, как я понял это что–то в духе того, чем занимается американец Гленн Бранка (Glenn Branca). Минималист Гленн Бранка строит из гитарного саунда не просто стены звука, а великие китайские стены звука.
Фред участвовал в аналогичном проекте – в оркестре Sleaze Art, которым руководил французский композитор польского происхождения Каспер Топлитц (Kasper Toeplitz). «Я играл смычком на безладовой гитаре, - вспоминает Фред, - я так любил погружаться в океан фидбэка и гула». Он подчеркнул, что знакомство с Каспером Топлитцем и участие в его нойз-оркестре очень сильно на него повлияло как на музыканта.
Фред заинтересовался минималистами, в особенности творчеством итальянского композитора Джиачинто Шелси и американского Ла Монте Янга, мимо таких людей как Дьёрдь Лигети и Карлхайнц Штокхаузен он тоже не прошёл мимо.

В 1997-ом Фред стартовал свой первый соло-проект Electronicat.

Почему?

«Подумал, что пора».

Почему не группу?

«Я ни в коем случае не хотел снова затевать группу... группа ужасно неповоротлива. В группе все всё время недовольны: каждый делает не то, что хочет. И потом... я увидел, что сегодня музыканты вполне справляются в одиночку, было много музыки, которую я любил – Oval, Томас Бринкман... каждый раз это был один человек.
Ну, и конечно, был пример Suicide – минимализм, нойз, простой бит из ритм-машины. Но дело, конечно, не столько в наличии или отсутствии ритм-машины, сколько в моём желании заняться чем-то на стыке панка и глэма. Заняться сексапильным панком, так сказать.
Я, собственно, хотел лишь попробовать. Я знал, как работает хаус-продюсер, никакой сложной аппаратуры не требуется, и уж тем более – никакой группы. Поэтому я начал семплировать свою гитару и фактически делать то же самое, что делают хаус-продюсеры».

А я почему-то думал, что твоя гитара записана на твоих треках вживую...

«О, это бывает по-разному, иногда я слушаю запрограммированный бит и действительно импровизирую гитарную дорожку, манипулируя эффектами, то есть, искажая звук. Нет, я не пишу много дорожек, это не многослойная музыка, я искажаю реальный звук гитары, и при этом его записываю».

Но на твоих песнях часто можно слышать зацикленные гитарные петли, loops, я не думаю, что их можно так точно воспроизвести, да и аккорды часто точно повторяются...

«Я семплирую свою гитару, – кивает Фред, - у меня есть маленькая клавиатура, и с каждой клавишей связан тот или иной гитарный звук, я слушаю ритм-трек и давлю на клавиши, играю, так сказать, на псевдо-синтезаторе. Если мне нужен иной звук, я его записываю, и теперь уже он будет вызываться той же самой клавишей».

Твой бит при этом это диско-бит...

«Ты считаешь? – удивился Фред, - Ты какой трек имеешь в виду? Вот уж не сказал бы. Мой бит – это обычный рок-н-ролльный бит, именно так он и звучит, удар на первую долю, это не ту-чь... ту-чь... ту-чь... Нет, это никак не диско. На меня в этом отношении повлиял кёльнский лейбл Kompakt, который отличительной особенностью своего минимал-грува сделал бит T.Rex».

Чем тебе интересны рок-н-роллы 50-х и 60-х? Вообще, насколько важно для тебя делать ретро-музыку?

«Я не думаю, что я делаю ретро, по-моему, я делаю нечто новое: если сравнить мои песни с оригинальными рок-н-роллами, то сразу станет видно – они совсем не похожи друг на друга. Но ты прав в том, что музыка движется вперёд, открывая что-то в прошлом. Я люблю музыку той эпохи. Она мне во многих отношениях кажется совершенной – она просто устроена, она подвижна, она цепляет. Она была очень разнообразна – существовало много разных разновидностей бита, это же была танцевальная музыка. Всё это сегодня вытеснено из сферы внимания, этого как бы больше не существует, и, по-моему, - совершенно напрасно».

Чувствуешь ли ты, что ты делаешь модную музыку? Помогает тебе шум вокруг электроклэша?

«Я делаю модную музыку? Нет, я в этом не уверен. Электроклэш, как я слышал, уже давно закончился. Нет, я не могу сказать, что принадлежу к какой-то тенденции, которая пользуется повышенным вниманием со всех сторон. Я пришёл к своему саунду совершенно независимо от модных тенденций, и эти тенденции мне вовсе не помогают сочинять песни, у моего проекта есть собственная логика развития, определённые вещи кажутся интересными мне самому, и мне наплевать, кто что там сегодня считает модным... или уже нет».

ОК, я понял, твоя музыка немодная, но тем не менее современная. Тогда я переформулирую вопрос. В чём тебе видится смысл текущего момента? Что происходит сейчас?

Фред широко улыбнулся: «Сейчас, очевидно, возвращается саунд электрогитары. В электронной музыке долгое время вообще не было среднего диапазона акустического спектра, на месте того, что наше ухо слышит лучше всего, была просто дыра, присутствовали лишь бас и высокочастотный диапазон. Но такой саунд крайне неестественен, он действует на нервы.
Кроме того, такой саунд крайне сложно программировать, вообще программирование музыки – это неоправданная сложность. Чтобы сделать так всеми любимый басовитый нойз на компьютере, тебе надо узлом завязаться, стать специалистом в области психоакустики, а на самом-то деле – это элементарно получаемый звук, если у тебя есть гитара и пара педалей. Его не нужно с такими трудами добывать и синтезировать. И у гитарного усилителя этот звук получится куда как более интенсивным и мощным.
Да, в 90-х было распространено такое мнение: мы можем на компьютере и то сделать, и это... и возникнет много новых сложных ритмов, новых сложных звуков. Сейчас, по-моему, наступает некоторое отрезвление – сложные ритмы вовсе не повышают интенсивности музыки, не делают её более интересной. То есть эти сложности – не нужные».

 

Концерт проекта Electronicat проходил в кёльнском клубе Subway. Перед выступлением Фреда долго гоняли музыку, отдалённо напоминавшую смесь электроклэша и хауса. Характерным образом, публика танцевала только под хаус, очевидный электроклэш – небыстрый, лишенный грува марш с пением через вокодер – вызывал радостные крики, то есть опознавался как модная музыка, но танцевать под него не очень получалось.
Когда Фред, сменивший майку на чёрную рубаху с рюшами, встал перед своим лэптопом и запустил первый трек, на публику наползла волна тяжёлого гитарного воя. Несмотря на отлично слышную ритм-машину, гитарное облако, казалось, не колыхнётся.
Кстати, лэптоп у Фреда был спрятан в уклеенном разными картинками чемоданчике. Во время интервью Фред мне рассказал, что на него огромное впечатление произвёл чемоданчик Алексея Шульгина – хозяина проекта 386DX. Фред познакомился с Алексеем на каком-то фестивале во Франции. Так вот, переносной компьютер Шульгина был буквально вмонтирован в чемодан – то есть под крышкой чемодана оказывались провода, платы, процессор, кабели начинка старого компьютера.
Мне показалось, что Фред слегка сожалеет о том, что в его чемодане всё-таки скрывается вполне современный компьютер, в любом случае, отметил я про себя, нелюбовь к компьютеру на сцене – повсеместна.
Тем временем бит ускорился, публика стала пытаться хотя бы прыгать под музыку, в первую очередь - сильно выпившие мужики за 30, похоже, они единственные помнили, что такое «рок», для всех остальных саунд, скорее всего, был «экспериментальным». Фред схватил микрофон и запел. Другой рукой он иногда нажимал на не видные из зала клавиши, и из колонок взрывался гитарный аккорд.
Через пару песен Фред взгромоздился на стол, упёршись затылком в низкий потолок. Он раскачивался на полусогнутых ногах и кричал что-то про baby и про tonight. По его лицу тёк пот. Выглядело это диковато.
Впечатление от музыки, звучавшей на концерте, сильно отличалось от впечатления, которое производит компакт-диск: неповоротливый гитарный бас не давал сидеть на месте, но и не давал танцевать. В бите было то что-то от T.Rex, то от незнакомых мне калифорнийских пляжных рок-н-роллов, то от рокабилли, но бит не мог ничего поделать с махиной басовитого рёва. Этот рёв, пожалуй, напоминал своей повторяющейся структурой бас-партию техно-хауса, но от того, что в нём не было просветов и акцентов, он производил совсем иное впечатление. Стильные и не лишённые сладострастности припевы, которые при этом пел Фред, смотрелись как посыпание сахаром пилюли. У меня сложилось впечатление, что клубная публика не очень понимала, что происходит.
В общем, я решил, что такое возрождение рок-н-ролла имеет смысл.

июль 2003

 

 

 

Андрей Горохов © 2003 Немецкая волна